Призыв ведьмы (СИ)

— По Рэтару соскучилась? — просмеялся митар ей в макушку.

— Весьма, — буркнула в него ведьма. — Хоть кто-то дела делал, а не лясы точил.

— Я боюсь всё испортить, — сказал Роар.

— Да, что там испортить можно? — возмутилась женщина. — Ничего не двигается, ничего не меняется. Пойдёшь в селение — возьми её с собой.

— Хорошо, — он поцеловал Хэлу в макушку и, боже, лучше бы он этого не делал. Внутри всё заныло — как же оказывается не хватает вот этих сильных мужских рук…

Она тяжело вздохнула, замерев в моменте, зажмурившись от тепла и уюта — чтоб тебе… вот же!

[1] — Алевтина "Не ломай"

Глава 19

Милена проснулась и на неё снова накатило нервное и истеричное состояние, когда злость, обиду и уколы ненависти уже нельзя контролировать, они лезут наружу, пытаясь вывернуть наизнанку, и задеть вокруг всё и вся.

Она не могла объяснить, что именно её так расстроило в том, что произошло во время этого мерзкого обеда, или что там это такое было. Не могла. Серые её спрашивали, искренне хотели помочь, утешить, но Мила либо начинала рыдать, либо грубить, обижая тех, кто не виноват был в том, что случилось, да и был в таком же положении, что и она.

Девушка не могла объяснить, как она себя чувствовала, когда стояла перед этим полным разнообразной еды столом, за которым сидели Роар, Элгор, этот отвратительный, холёный мужчина в рыжих одеждах, и тот, которого она уже однажды видела, местный “священник” или как там они тут называются. Ещё там была женщина.

Боже, какая это была женщина… от неё веяло холодом, она выглядела надменной, равными для неё были только братья Горан, сидящие перед ней. И даже Милена не просто видела это, а чувствовала. И эти “священники” не были для неё равными, несмотря на то, что один из них был “верховным” или что-то там ещё.

Женщина не была красивой, но всё в ней было полным такого шика, что ли, что Мила, стоящая перед всеми ними в этом своём сером платье реально почувствовала себя мышью, на которую взирают все возможные хищники, желающие её сожрать.

Она стояла и её тошнило, была готова провалиться сквозь землю, готова была умереть, лишь бы не чувствовать себя вещью, куском мяса, на котором есть ценник, у которого нет жизни, чувств, души…

Когда тот священник стал говорить о том, как можно контролировать ведьм и, как поняла Мила, серых в том числе, она ощутила себя невыносимо беспомощной и наконец-то пришло осознание, что вот она её реальность теперь — на неё можно надеть цепи, ошейник… заклеймить!

А потом та женщина, которая на вид была немногим старше самой Милы, но назвать её девушкой ни за что не получилось бы, стала просить Роара продать ей белую ведьму. Продать…

Этот её шикарный голос, такой властный и такой не живой, безэмоциональный, спокойно произносящий слова о том, что её фернат не постоит за ценой или, если Горанам так сильно не хочется продавать, может они дадут её на время… на время?

В аренду? Лизинг? Попользоваться и потом вернуть?

Роар оборвал речь гостьи и отправил Милу прочь и ведьма даже не знала, как у неё получилось дойти до комнаты серых, где её наконец-то прорвало на истеричные слёзы и стенания.

А потом пришла апатия.

Наверное это был вполне логичный финал всего этого её состояния. Она грызла себя размышляя о том, а что на самом деле чувствуют к ней феран, Элгор и… Роар.

Милена вспоминала поцелуй Элгора и ей было понятно, что он, конечно, считает её такой же вещью, как и вот та женщина, или тот “главный священник”.

Феран наверное видел в ней просто бесполезное приобретение. Он ведь, если подумать, никогда на неё и не смотрел, Мила даже не могла вспомнить какого у него цвета глаза — в целом, да какая разница?

А Роар? Что он чувствовал? Он был добр к ней, он целовал её с такой нежностью, что даже просто воспоминание об этом скручивало её в узел. Неужели, когда они потом говорили, мужчина врал? Может он тоже видел всего лишь инструмент? Неработающий прибор, который можно было починить лаской и вниманием?

И подступала тошнота, слёзы жгли глаза, а в легких не хватало воздуха. Что за мерзость?

Внутри рождалось бесконечное чувство жалости к себе, как тогда, когда мама говорила, что ничего дельного из Милы не выйдет, что она слишком угловатая, слишком несуразная, такая невнятная, кто на такое позарится? Что надо быть умнее, надо работать над собой, но и голова у неё не очень соображает, а значит что на ум рассчитывать? Сплошные нюни.

Да, Милена, кажется всегда была плаксой… “такая ты неженка, что прям хочется тебя прибить, чтобы не мучилась, прости господи,” — и мама закатывала глаза и было понятно, что большего Милена может не ждать. Воспоминание было таким ярким и удушающим, что хотелось пойти и утопиться. И ведь Хэла предлагала… так может так и надо?

— Детка, хватит! — Хэла вернулась с прогулки и Милена даже не заметила, как она подошла к ней и, положив руку на спину, присела рядом на кровати.

Сил отвечать не было, а если и нашлись бы, то кажется девушка сейчас была способна лишь грубостью отвечать на любое проявление к ней добра.