Призыву по возрасту не подлежит

— Да вон. В гортопе дают, — кивнула старушка, глядя слезящимися глазами на складного, плечистого и очень молоденького морячка.

— В гортопе, — с наслаждением повторил это слово Димка: чем-то очень довоенным повеяло от него. — В гортопе…

Он махнул старушке рукой и поспешил в ту сторону. Димка почему-то был уверен, что именно там найдет Ваську: где народ, там должен быть его друг. И стоило ему войти во двор, на котором высились горы бревен и ящиков, как он действительно увидел Ваську. Друг, в солдатской шинели, в немецких сапогах с широкими голенищами, стоял возле лошади и неторопливо втолковывал какому-то деду:

— Ты не шуми! Ты бери, что тебе положено: у меня лишних дров нету, всем нужно.

— Да как же, товарищ начальник! — гнусавил дед.

— Начальник! — счастливо засмеялся Димка. — Эй, начальник!

Васька обернулся к нему и захлопал глазами. Потом, протянув руки, побежал вперевалочку к Димке. Схватил, стиснул ребра.

— Ой, задавишь, медведь!

Васька, потискав друга, молча отодвинул его от себя, стал с удовольствием рассматривать, качать головой в солдатской шапке со звездой. Наконец обрел дар речи:

— Красавец!

— Дружок, что ли? — угодливо захихикал давешний старичок. — Хорош! Так как же, товарищ начальник! Насчет дровишек!

Васька вновь стал тем же суровым, непреклонным человеком, каким запомнил его Димка у пещер. Глаза его потемнели.

— Совесть поимей, дед! — отрезал он. — А то ни черта не получишь!

— Есть! — дурашливо козырнул старичок и побрел к лошадке.

— Петро! — крикнул Васька, и когда откуда-то из-за ящиков вынырнул вертлявый паренек в немецкой шинели и кавалерийской папахе, «начальник» передал ему бразды правления, строго-настрого предупредив: — Полено лишнее отдашь — я тебе! Понял?

— Понял! — приложил руку к папахе паренек. И стрельнул глазами на Димку: — С какого корыта, моряк?

В тот же миг он барахтался в сугробе. А Васька, отряхивая ладони, добродушно приговаривал:

— А говоришь, понял? А сам ни черта не понял.

— Вот теперь понял! — сказал Петро, вылезая из снега.

Они сидели в дощатой, жарко натопленной конторке, пили кипяток и говорили, говорили… Говорили обо всем, старательно обходя запретные темы: о матерях и отцах. Васька тоже остался один на свете: отца убили на фронте, погибла в эшелоне мать.

— А Мишка? — спросил Димка.

Васька пожал плечами:

— Не знаю, где наш Мишка. И про мать его ничего не ведаю. Думаю, вернется.

— Вернется, — с надеждой повторил Димка, поняв вдруг, что самым близким, самым дорогим человеком остался для него Васька. Да еще был один человек, лейтенант Евдокимов, да еще Леночка, которая сейчас далеко в детском доме.

— Леночка жива! — улыбнулся Димка и рассказал еще о встрече с Юлькой-воровкой, о девочке, так похожей на Леночку…

— Похожа? — почерневшее лицо Васьки осветилось. — Обязательно погляжу! — Он покачал головой. — Юлька… Надо же… — Помолчал. — Анастасию Семеновну помнишь? Так нету ее… Случайно, понимаешь, на Пашку она наткнулась… Выдал, гад собачий… Знал он ее…

— Ну? — осторожно спросил Димка после долгого молчания.

— Что ну? — опустил кудлатую, давно немытую голову Васька. — Повесили ее… — Он сжал кулаки. — Найду гада — своими руками!.. — И скрипнул зубами.

Долго бродили в тот день ребята по оживающему городу. Забрели на пустырь, поглядеть на остатки разбитого склада, на щель, где прятался тогда Димка и куда затащили они раненую Виолетту. Занесенный снегом, еще и сейчас стоял ее самолет у развалин…

— Где теперь Виолетта? — вслух подумал Васька, потирая уши и поеживаясь.

— Наверно, летает, — сказал Димка.

— И правильно! — вздохнул Васька. — Сейчас самое время: бить надо их, бить!

И Димка поразился той лютой злости, какая исказила черты когда-то добродушного Васькиного лица.

— Я тоже на фронт пойду! — решительно сказал Васька. — Вот с делами малость разделаюсь и пойду! А не возьмут — так сбегу!

…Они постояли над Волгой, где, напоминая о недавних боях, тянулись окопы, проволочные заграждения с покосившимися, сбитыми, вырванными кольями, валялись разбитые машины, танки, повозки, орудия.

Не сговариваясь, побрели ребята к тому оврагу, где столько дней и ночей скрывались в пещерах женщины и дети.

Димка встал на гребне, пораженный невиданным зрелищем: пещер не было, из развороченной земли торчали обломки досок, балок.

— Бомбили немцы… — вздохнул Васька. — Кто ушел, а кто не успел…

— Смотри! — показал рукой Димка, и ребята увидели на снегу свежий след. Он тянулся по берегу оврага вдоль незамерзающего, дымящегося ручья.

— Может, кто из наших остался? — недоуменно пробормотал Васька. — А может… Надо поглядеть…

Проваливаясь в снегу, ребята съехали на дно оврага и пошли по следам. Димке было нелегко, но он старался не отставать.

— Сапожки-то немецкие, — проворчал Васька, разглядывая следы, и, завернув полу шинели, вытащил из брючного кармана пистолет. — На всякий случай таскаю, — пояснил он Димке. — Мало ли что…

Следы петляли среди мертвых, мерзлых кустов, вели всё дальше и дальше. У входа в черный пролом они пропадали. Ребята переглянулись.