Про баб

– Да… – Вздыхает. – Содом и Гоморра – города-побратимы. Ну, давай выпьем за любовь.

Спиртное растекается по грудной клетке. Чувствую, как с каждой рюмкой Алик становится мне все ближе. Как будто эта текила растворяет время и расстояния, недоговоренности и обиды, известковый налет и ржавчину отношений. Такое очищающее свойство у напитка. Как в рекламе средства для труб: «Устраняет даже сильные засоры».

– Знаешь, Илюха, я ведь виноват перед тобой. Давно уже душа не на месте. Все хочу тебе рассказать… – Замолкает, похоже, не знает, с чего начать облегчать душу.

Сливаю воду, откидываю на дуршлаг спагетти, немного чесночка и чуть оливкового масла – прекрасный гарнир к затянувшемуся на годы раскаянию.

– Ну вот, – ставлю спагетти на стол. – Не знаю, правда, как они с текилой сочетаются…

Смотрит в открытое окно, на двор с пищащими на нестерпимо высоких нотах детьми, каркающими на французский манер воронами, со свежевыкрашенными желтыми скамейками, узбеками в оранжевых костюмах коммунальных служб, высокими тополями, разодетыми в пух… Смотрит в окно, как будто мысленно натянув на стену соседнего дома белую простыню, на которую невидимый, подвыпивший киномеханик проецирует сцены из нашего прошлого… Выцветшая черно-белая кинопленка шуршит перфорацией, соскальзывает, обрывается на самом интересном…

Отворачивается, переводит унылый взгляд на тарелку:

– Макароны со всем сочетаются. И с портвейном, и с водкой, и даже с твоей текилой.

– Лучше бы, конечно, с вином… – настаиваю. – К спагетти подошли бы легкие белые вина или «Кьянти»… В идеале.

– В жопу идеалы! – Поднимает рюмку.

Звеним стеклом, плещем текилой на стол, вливаем в себя сок голубой агавы, опыленной летучими мышами где-то в прериях, на западе Мексики. И что вы думаете: холодные тона сменяются теплыми пастельными, возвышающими дух палитрами.

– Жизнь прекрасна и удивительна! – восклицает. – Тащи фотографии.

– Сейчас. Я тут эти карточки взял и поехал к родителям. Заодно, думаю, пусть хоть посмотрят на невесту. Ее Оля зовут. Я тебе говорил? Ну, ладно. Приезжаю, в общем, туда-сюда, и показываю фотографии. Отец листает, мама за спиной у него стоит и через плечо смотрит. И отец листает, листает… в полной тишине… Никаких комментариев, никаких вопросов – ничего. И уже к концу альбома говорит: «Ну, сиськи вроде есть». И все, больше ничего, понимаешь? Мама вообще ни слова не сказала.

Молчит, смотрит испытывающее. Затем цепляет неловко макаронину, но та стремительно ускользает с вилки и безжизненно шлепается на стол. Пытается ухватить ее пальцами, но незначительный диаметр и масляная поверхность делают все попытки тщетными.

– Блядь! – про макаронину. – А что их так напрягло? – про родителей.

– Не знаю. Ну, моложе она меня. На много. Ну и что с того?

– Ну, сейчас это нормально. Молодая жена… – облизывает пальцы. – В общем, это нормально. Но их понять можно. Они хотят быть за тебя спокойны. Хотят передать тебя в надежные руки. Хотят, чтобы за тобой ухаживали.

– Я что, инвалид, чтобы за мной ухаживать?

– Пока нет, – соглашается.

– Ну вот.

– Но у тебя язва, и вообще ты же ноешь все время, как межреберная невралгия. Сколько я тебя помню, ты все время ноешь и на что-нибудь жалуешься: то язва, то голова, то лимфатические узлы… А они хотят, чтобы будущая жена следила за твоим здоровьем, питанием, ну, по хозяйству там, и все такое…

Отлично! Вот, оказывается, что мне нужно!

– По этой логике я должен жениться на сиделке из дома для престарелых.

– Нет, просто девушка, которая моложе тебя, которой сколько? Двадцать три – двадцать четыре?

– Двадцать четыре… Скоро будет.

– Она вряд ли всем этим сильно озаботится. Они же – родители – они же это прекрасно понимают. Что же они еще могут сказать? «Сиськи вроде есть…» Не более того.

– Ну не знаю…

– И старичок, чем моложе женщина, тем больше поводов для ревности. Так что надо хорошо себе представлять, на что идешь.

– Я понимаю… Но как бы это сказать… Тут другая пропорция, соотношение другое. Страх потерять – сильнее радости обладания. Я не настолько ее хочу, насколько боюсь потерять. Я ее ревную ко всему. Даже к ее прошлому. Она достаточно умна, чтобы не рассказывать мне никаких подробностей. Но я как подумаю о тех, что у нее были до меня… Сразу представляю себе вереницу членов… Сам себя накручиваю. Бывает, возьму ее телефон, пока она спит, зайду с ним в туалет и смотрю сообщения, звонки… Меня трясет всего, когда я этим занимаюсь. Чувствую себя гадко, омерзительно. Но ничего не могу с собой сделать. Никогда ничего подобного со мной не было. Веришь? Никогда.

– Значит, она тебе повод дает?

– Не знаю… нет, ничего конкретного. Но чувствую, что может.

– Ну, давай выпьем, и покажешь фотографии, а то уже заинтриговал.

– Ну, давай. Может, это все нервы?

– Может. Нервы на самом деле ни к черту.