Про что кино?

В дачном виде Андрей Петрович был как кукла на руке кукольника: сверху кукла, а внизу рука кукольника, сверху одно, а внизу другое. На нем оставалась рубашка с галстуком, а внизу были синие затрапезные шаровары, которые в народе называли «треники коленками назад»… А ботинки, ботинки… Ольга Алексеевна говорила девочкам: «Пусик так расслабляется», а ему, смеясь: «Ты низом припадаешь к своим корням», — снизу Смирнов припадал к деревенским корням, а сверху оставался первым секретарем.

В сарае у Андрея Петровича был верстак, там он копошился до вечера, вечером опять по рюмочке и, подробно обсудив, что он будет делать завтра по хозяйству и какие передачи они завтра вместе посмотрят, — спать. Таким всегда был их первый выходной день на даче, а с самого утра он начинал смотреть сердито, мимо нее… К обеду он уже всегда был на работе.

В этот раз все было как обычно, с небольшими отступлениями. Андрей Петрович переоделся в любимые синие штаны, но белую рубашку с галстуком поменял на дачную, клетчатую, и на удивленный взгляд Ольги Алексеевны хмыкнул: «Чего это мне в галстуке на даче?..» И — внезапно охрипшим голосом: «Оля?..» Ольга Алексеевна смущенно потупилась — ну что ты, Андрюша, прямо сейчас?.. Это было частью игры — по особенной внимательности к ней, пристальности взгляда она прекрасно знала, что прямо сейчас.

Был еще один обычай в их распорядке: если они были одни, без девочек, обязательно была любовь.

Поездка на дачу вдвоем была любовным свиданием. Любовь на даче была всегда особенная, с привкусом недозволенности: Андрей Петрович бросался к Ольге Алексеевне сразу же, не дожидаясь ночи, как будто они не прожившие вместе много лет муж с женой, а любовники. Днем, одни в доме посреди сосен, ему можно вскрикнуть громко, не опасаясь, что девочки услышат, ей — еще разнообразней, чем дома, притвориться. Ольга Алексеевна была большая мастерица притвориться, ее притворство было особого рода: не оргазм разыграть, а наоборот — разыграть недотрогу, с начала до конца пройти весь приятный ему цикл — смутиться его яростным желанием, его силой, нехотя уступить, как будто он вынудил ее уступить, и лишь затем разделить его жар. И послевкусием этой любви на даче всегда была особенная нежность друг к другу: у него благодарность за яркое переживание, у нее — за то, что рык его только что звучал в пустом доме, что ему так с ней хорошо.

В этот раз к привычному предвкушению любви добавлялось особенно яркое, нетерпеливое желание обоих — давно уже ничего не было, две недели, для других не срок, но для них удивительно долго. Их влечение друг к другу шло пунктиром сквозь повседневную жизнь, и за всю жизнь так надолго прервалось лишь однажды — когда она пришла из роддома с близнецами. И через две недели он не выдержал, стесняясь своего нетерпеливого эгоизма, ждал знака и дождался, и… ну, как-то осторожно, согласно обстоятельствам, было. Еще раз — когда Алена обгорела, а больше никогда.

И сейчас все было, как должно было быть: он подошел к ней с выражением, которое всегда предшествовало любви, — напора и застенчивости, как будто он смущается силы своего желания, как будто она сейчас откажет ему, холодно скривит губы — ты что?! Такая игра, как будто она уступает, а он ее добивается, как будто берет ее в первый раз. Ничего не вышло.

Все было по правилам: Ольга Алексеевна как будто не ожидала, и была как будто недовольна, и по-девичьи была смущена, и словно нехотя уступила, и… вдруг ее удивленное «…Андрюша, что?..» и его обиженное в ответ «Оля, что?.. Я не кончил…».

Она могла бы не унижать его своим изумлением, и так понятно — что. Он обмяк в ней, совершенно как тряпочка. Но Андрей Петрович никогда, за всю жизнь ни разу… и Ольга Алексеевна соответственно никогда, за всю жизнь ни разу… Это случилось с ними, с ним — впервые в жизни.

И опять — его напор, ее смущение… и ничего.

— Чего-то не получается, — стыдясь, сказал он.

Она принужденно рассмеялась — какая ерунда, у тебя не получается…

На третий раз что-то уже стало получаться, и она, прикрыв глаза, радостно начала считать про себя — досчитаю до пятидесяти, и все… Ольга Алексеевна была горячая, но сейчас она уже не думала о себе — только чтобы у него все получилось, все закончилось, — и все. Но опять нет, он опять обмяк в ней…

Общим счетом три раза Андрей Петрович брал высоту и три раза ее оставлял. На четвертый раз вообще ничего не вышло, не то что кончить, а даже начать… Господи, что же это, что же ей с ним делать?..

— Оль, у меня не получается… — удивленно сказал он.

Ольга Алексеевна растерялась, попыталась изменить игру — как будто она его хочет и даже как будто она его соблазняет, что было для них совершенно внове, — перевернулась на живот, эта поза всегда действовала на него мгновенно… Но только он сам всегда переворачивал ее, сам, а тут — она… Лежала, ждала и, не выдержав паузы, оглянулась, посмотрела — он стоял над ней с виноватым лицом, и эта его виноватость была хуже всего, хуже всего…

— Я стал им-патент, что ли?..