Про Иону

— Важно, что ты понимаешь, а я пару дней могу и подождать. В конце концов, я имела в виду, что ты сейчас перепишешь дом на меня, а потом я спокойно займусь продажей, чтобы не продешевить. Как ты правильно заметил, папа, такие дела в минуту не делаются.

Римма выразила желание поехать в киевскую квартиру и денек-другой пожить там, встретиться с подругами и друзьями.

Обратилась к Иосифу с просьбой:

— Поедем со мной, пожалуйста, мне нужно кое-что разобрать, чтобы прихватить в Москву. Боюсь, без мужской силы не обойдусь. А папа здесь сам тихонечко подумает, отвлечения в данную минуту ему ни к чему. Только прямо сейчас, а то времени совершенно нету.

Поехали.

В дороге Римма говорила без умолку. Что-то про Игоря, про Сашеньку, про то, что хочет устраиваться на работу от скуки и тоски по обществу.

— Ой, Йосенька, если бы я могла, я бы за Игоря сама работала на его месте. Он во всем со мной советуется и шагу без меня в сторону не делает. Но это же нельзя. Мне надо возобновлять медицинскую практику. Или частным образом. Пока не знаю. Вижу, ты хорошо выглядишь, даже помолодел. Тебе сколько лет?

— Скоро пятьдесят семь, — Иосиф ответил и сам удивился и своему голосу, и цифре. — Почти пенсионер. Да что «почти», я и есть пенсионер. Живу между прочим.

Римма принужденно рассмеялась.

— Не говори глупостей, Йосенька, для мужчины это не возраст, а сказка. Я — это да, я уже пожилая женщина. Как ты думаешь?

Иосиф промолчал. А Римма нарочно еще раз спросила, с нажимом:

— Так как?

— Нет, Римма, ты не пожилая. Ты красивая. Вот и все.

В квартире Римма тут же принялась за дело.

— Я пока посмотрю в шкафах, что надо, а потом прогуляемся. Я на Крещатик хочу. Ты обратил внимание, какой у меня костюм? Французское джерси, между прочим. Я в туристическую поездку ездила во Францию. Мне кажется, я одна такая в Москве в нем. А вот ты, Йосенька, с такой выигрышной внешностью, а одет как пугало. Кстати, я тебе подарок привезла. Примерь.

Римма достала из большой сумки тонкую синтетическую водолазку бордового цвета, шерстяной джемпер, замшевые туфли типа мокасины.

— Думаю, с размерами угадала, ты точь-в-точь Игорь, только потоньше в кости. Давай переодевайся.

Иосиф растерялся, но перечить не стал. Взял вещи в охапку и направился в другую комнату. Но Римма его остановила:

— Или нет. Не так. Ты сейчас примешь ванну, а потом оденешься во все новое. Как символ.

— Перед смертным боем, что ли? — попытался пошутить Иосиф.

В ванной он долго мылился душистым мылом, тер себя мягкой мочалкой, сердился на кости и суставы, выпиравшие из-под кожи, на толстые ногти на ногах, на седые волосы по всему телу. И при этом пребывал в состоянии невесомости, которое никогда не испытывал в полную меру. Всегда что-то мешало.

Вышел — и Римма захлопала в ладоши:

— Ой, артист! Робер Оссейн! Вылитый. Ну, вылитый, как две капли! А чего мы будем вечера ждать? Прямо сейчас пойдем, я только быстренько приведу себя в порядок. Посиди пока, Йосенька, отдохни, походи по комнате, как туфли — не жмут?

В ванной комнате Римма пробыла долго, но когда вышла, настал черед Иосифа выражать мнение:

— Римма, Римма… Римма, Римма. Я артистов совсем не знаю, а то бы сказал, кто ты есть.

На улице Римма предложила:

— Йосенька, давай не говорить между собой, а просто молчать и смотреть по сторонам, на людей, дышать воздухом. Мне необычайно приятно и легко. А тебе?

— И мне.

На них даже оглядывались, вероятно, принимая за иностранных туристов.

Вернувшись домой, никаких разговоров тоже не заводили. Римма обняла Иосифа, и он ее принял, как будто только этого и ждал столько лет.

На второй день на улицу не выходили, а только лежали в постели.

На третий день утром засобирались к Аркадию Моисеевичу.

Римма торопила:

— Давай, давай скоренько, Йосенька. Сегодня четверг, надо дарственную оформить, у меня нотариус наготове завтра ждет, я еще из Москвы договорилась. Мы сто лет знакомы, он все сделает. Мне в субботу надо быть в Москве.

Иосиф отказался обряжаться в новую одежду, напялил свое.

Дверь дома в Ирпене оказалась незапертой. В кабинете на диване лежал Аркадий Моисеевич. Мертвый.

На столе большой листок бумаги — письмо.

«Дорогой Иосиф! Моя жизнь подошла к концу. Я знаю, что огорчу тебя своим поступком. Но не надо расстраиваться и пугаться неизбежного. Я понял, что пришло мое время. Сейчас весна, и все цветет. И я ухожу в хороший день. Если будет возможность, если существует такая возможность, я непременно дам тебе знать о себе, и тогда мы поговорим.

Привет Римме».

И приписка в самом низу листа, чтобы удобно было оторвать особо: