Про Иону

Все вернулись через месяц, а он пробыл целых три, вместе с шахтерами рыл тоннель под реактор. А чтоб реактор, как Гриша мне объяснил, не провалился, грунты заморозили жидким азотом. У него же, дурака, в военном билете записано: «механик азотодобывающей станции» — он служил в ракетных войсках, ему давали за вредность молоко и положен был на завтрак кусочек сыра.

Сколько он в Чернобыле получил рентген — не знаю, но точно больше, чем сыра. Получил свою долю на полную катушку.

Приехал и говорит:

— Хорошо, главное, Любочка уехала. А мы как-нибудь.

Говорили, что несчастье произошло, потому что разрыли могилу еврейского святого, знаменитого. Но это много на себя берут, кто говорил.

Дотянулся Соломон до Гришеньки таким научным образом через рентгены. Хоть и косвенно.

Никто ж не знал… Потом разговоры пошли, что и Чернигов будут отселять. Ходили по улицам с дозиметрами, мерили. И у нас в больнице мерили, в приемном покое. Когда из сел особенно, из области. У этой штуки стрелка ломается, а врач прописывает: пейте йод.

Атмосфера накаленная.

Арон слушает радио на всю громкость и толкует в соответствии со своим пониманием:

— Без паники. При эвакуации в первую очередь нельзя допускать панику. Правительство правильно поступает, что официально про эвакуацию не заявляет. Оно наш народ знает. Сейчас же разметут соль и сахар со спичками, потом примутся за промтовары, не остановишь. Я, например, спокоен.

Я им капала йод на сахар три раза в день, и они ели.

Капаю и думаю: «Как мы с вами с места стронемся, куда поселят? Если в палатки, плохо дело. Хорошо бы в общежитие. И разрешили бы взять с собой хоть что-то. Окажемся голые-босые». И вижу, и вижу, как в кино. Спать не могу.

Звонит Любочка из Ашкелона:

— Немедленно начинайте оформление, я вам высылаю вызов. У нас пишут, что положение катастрофическое.

Гриша высказался:

— Никуда не поеду. Никто не знает, как повернется. Нас пока с места не гонят, значит, ничего.

Пересидели.

Через пару лет успокоились. Саркофаг построили, мерить перестали. Я, как медработник, видела: ничего радостного. Дети болеют, всякие аномалии. И что? Ничего.

После всех нервов Арончик взял себе в голову, что им с Лией надо возвращаться в Остер.

Гриша ему разъясняет, что дом продан, возвращаться некуда. Арон гнет свою линию, что надо деньги за дом вернуть покупателю, объяснить ситуацию и не делать никакой проблемы на голом месте. Причем рвется сам ехать в Остер и улаживать. Лия подпевает, особенно напирает на мое к ним негативное отношение.

Гриша, конечно, понимает, что упреки в мой адрес беспочвенные. Но тем не менее.

В общем, не уследили мы за Ароном. Поехал он вместе с Лией в Остер. Хорошо, хоть записку оставили.

Вернулись. Белые, как смерть. Лия хватается за голову. Арон молчит, машет руками на нас с Гришей:

— Вы гады, а не дети! Вы за нашей спиной по доверенности продали дом Тыщенке. Он нас выгнал. Он теперь сам в этом доме живет, а свой отцовский детям оставил. Ему хорошо. А нам что делать? Если б не Тыщенке, я б договорился, а с ним и говорить не намерен. Лучше на улице сдохну.

Гриша ему:

— Вы соображайте, папа, как следует. Тыщенко — не Тыщенко. Кто ж из купленного по закону дома будет вам в угоду выселяться? И если хотите знать, денег за дом нету. Мы на ремонт одалживали, а домовые деньги потом заплатили. И Женя, между прочим, чтоб за вами ходить, на полставки перешла. Это тоже из семейного бюджета вычтите. Так что сидите и не дергайтесь. Вам тут тепло, вам тут внимание, а вы перед людьми позорите нас.

Арон свое:

— Отдай, сколько осталось. Хоть на сарайчик хватит? Лишь бы в Остре.

Гриша свое:

— И как в сарайчике? Зимой? Под снегом? У вас здоровья с мамой нет такие фокусы выделывать. Живите тут и не портите нервы окружающим.

Скандал.

Я Грише говорю, что у Арона начинается старческий склероз, а Лия никогда и не находилась в своем уме, так что надо за ними смотреть, чтоб они сами себе не навредили.

А как смотреть? Уходить с работы и стать привязанной?

Старики притихли. Но оказалось, перед бурей.

В один день прихожу домой — их нет. Побегала по двору, поспрашивала соседей. Ничего.

На следующее утро звонят — Тыщенко из Остра.

— От это ж узнав ваш номер по справочной. Бегом приежжайте за своими старыми. Я их у сэбэ пока держу, исты дав. Но довго не вытэрплю. Якшо до вечора вас нэ будэ — пускай их милиция бэрэ.

Гриша договорился, взял грузовик у себя на базе, поехали.

Приехали ночью. Арон и Лия спят как ни в чем не бывало.

Тыщенко с женой смотрят на нас волком:

— Слидкувать трэба за нэнормальнымы. Являються, як до сэбэ. Я тут и крышу перекрыв, и забор поминяв, и ще. Я им свою с жинкою кровать уступив. Поспалы трошки — теперь будить, и забырайте. И учтить, ще раз повторыться концерт — напишу заяву в милицию.

Стали будить — Арон со сна никак понять не может, что делается. Лия кричит, чтоб их бросили в покое. Гриша цацкаться перестал, такой разозленный был, одного за другим стащил с постели и громко так, строго говорит: