Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию. Междукнижие

Благодаря за предупреждение, Иванов сжал локоть друга и прошёл следом за ним по тусклому, неширокому коридору с ремонтом позднего СССР. Бумажные обои, зашарканный линолеум, пустая вешалка с железными крючками, двери со следами всевозможных житейских травм выкрашены белой больничной краской.

— Вариант под сдачу, — тихо сказала Маша, неуютно кутаясь в курточку. — Упор на то, что квартира в центре и заплатят за место, а не за условия. И пахнет отвратительно... Постоянно никто не проживает. Все временные, как на вокзале.

С ней никто не спорил. Пятиэтажка конца шестидесятых торчала застарелым прыщом на тесных задворках центральной части города, сдавленная в боках глянцево-стеклянными початками новостроек. Во дворе — плюнуть некуда, сплошь машины, а часть придомовой территории беспредельно отхапана под новую застройку. Жителям остался только узкий проезд вдоль подъездов, кусок клумбы и пеньки от вредительски спиленных деревьев.

Посещаемая двушка полностью соответствовала наружной обстановке.

Про облагораживание, а уж тем более простенький косметический ремонт владельцы и не помышляли, экономно пристроив к делу даже старые лампочки с нитью накаливания вместо привычных диодных. Машка права — сдавались исключительно квадратные метры, с минимальным набором необходимых удобств. Про комфорт никто и не задумывался, выдаивая профит из старой квартиры по верхней планке, без всяких капиталовложений.

При одном взгляде на окружающее убожество обычные ровные потолки или ламинат казались матерными выражениями из далёкого будущего.

Планировка тоже удручала — так называемый «трамвайчик», когда из одной комнаты проход ведёт в другую, без транзитного выхода в коридор.

— Смотрите, — посторонился Швец, входя в жилую часть. — Подробности потом.

На полу, поверх выцветшего, затёртого ковра, лежал кусок плотной клеёнки примерно два на два метра, ограниченный продавленным диваном с одной стороны и мебельной стенкой с другой. Поверх неё располагалась мультиварка, чайник, несколько кастрюлек, дешёвенькая сковородка, рядком разложены ложки.

Более странного зрелища инспектору видеть не доводилось. Кухонный скарб как он есть.

— Маша? — вопросительно подал голос Фрол Карпович, подпиравший спиной дверь в следующее помещение. — По твоему ведомству цацки. Для чего сия электрическая кастрюля?

Присев на корточки рядом с мультиваркой, домовая не спешила выступать в роли просветителя для отставших в развитии науки и техники. Открыла крышку, сунула личико внутрь, после достала покрытую антипригарным покрытием чашу. Повертела, со знанием дела осматривая ёмкость.

— В этом приборе можно что-то долго варить. К примеру, холодец или суп... Можно жарить и тушить, а при небольшой сноровке — выпекать. Преимущество в том, что стоять у плиты, контролируя процесс, не надо. Достаточно сложить подготовленные продукты по инструкции и запрограммировать. Остальное, — кицунэ обвела рукой прочие предметы пищевого производства, — обычная посуда.

— Для зельеварения эта самая мультиварка сгодится?

— Идеально, если требуется создать экстракт из трав, не теряющих свои свойства при термической обработке. Ещё можно поддерживать в тёплом виде некий продукт. Всех функций конкретно этой модели не знаю, но вещь из дорогих.

Удовлетворённый сжатостью пояснений Фрол Карпович одобрительно покачал головой, затем попросил:

— Осмотри-ка ты, милая, кухню. Мы там всё перевернули, но свежим глазом, повторно — не повредит.

Понимая всю важность момента, девушка, глуша врождённую любознательность, прикусила язык и ушла к «месту прописки любой приличной домохозяйки», как она шуточно именовала святую святых Ивановской берлоги.

— За мной иди, — дождавшись, пока кицунэ скроется из видимости, издёрганно скомандовал шеф. — Не блевать!

В дальнюю комнату он вошёл первым. Сергей следом. Антон остался у посуды.

— Зри.

— Етить... — вырвалось у Иванова, едва он переступил порог.

Женщина. Лет сорока, худая, раздетая, спутанные волосы закрывают половину лица. Лежит на двухместной кровати, ближе к краю.

Ноги с руками растянуты в стороны. Каждая конечность туго обвязана верёвкой, второй конец которой примотан к ближайшей ножке кровати. Вокруг — кровь.

Рядом с телом в беспорядке валяются хирургические инструменты. Грудная клетка разворочена. Внутри — тёмное месиво, подёрнувшееся начинающей подсыхать плёнкой.

Края раны удерживает от сжатия медицинская конструкция, смахивающая на столярную струбцину. Стальная, полированная, ужасная в своей неподвижности.

Характерный запах присутствовал. Точнее, не запах, а намечающийся душок. Вещи свалены в углу, кучей.

— Вчерашняя? — уточнил Серёга, в последнюю очередь замечая узкую, синюшную борозду на шее убитой.

— Да. Утрешняя, никак не позже. Ей торакотомию спроворили. По документам — хозяйка жилища. Сие я по паспорту да старым квиткам за отопление вывел. Нашлись тут, в шкапчике. Сердца нету. Сожрали сердце...

— Предварительно задушив?

— Придушив, — поправил Фрол Карпович. Её живой вскрыли. И сердце живое было.