Про любовь, ментов и врагов

У Мамы Розы были сумасшедшие связи, и это завораживало заплутавшую в городе стайку деревенских дурочек. Для подкрепления связей она не только платила живыми деньгами, но и регулярно одаривала своих покровителей еще более живыми девчонками. Щедро одаренные ребята «крыши» частенько передаривали свои подарки нужным людям – для укрепления собственных сумасшедших связей. Так у девиц заводился свой номенклатурный блат, и некоторые из них переоценивали свои возможности, за что получали от Мамы Розы по первое число. И число это проставлялось фиолетовыми фингалами под глазами выскочек и здоровыми синяками на их неутомимых задницах. Случалось, что клиенты и сами избивали девиц до полусмерти. Бывало, что и вовсе убивали: это было начало девяностых, время смутное, темное по ночам и богатое на нерасследованные трупы.

Но под занавес девяноста четвертого, 28 декабря, когда в день совершеннолетия Анаид девчонки пищали от восторга, примеривая прикупленные Мамой Розой белоснежные бисерные трусики и лифчики Снегурочки, их взяли всем скопом. И не потому, что проституция разонравилась опекавшим ее чинам, а потому, что нужно было собрать компромат ни много ни мало, а на целую политическую партию. Ее как раз накануне запретили, с полсотни активистов посадили, и теперь, уже задним числом, их следовало как следует вывалять в грязи. А лучшего метода, чем компра от проститутки, для этого еще не изобретено. И лучшего места для откровений шлюх, чем женский следственный изолятор, тоже трудно придумать.

Еще не пуганных тюрьмой девиц и бывалую Маму Розу рассадили по разным камерам для предупреждения синхронизации показаний, а пару-тройку выбранных наудачу салаг превентивно отлупили кабелем с резиновой оплеткой в карцере изолятора. Карцер располагался на первом этаже тюрьмы, камеры – на втором, и обеспеченный хорошей акустикой голых стен вой истязаемых шлюх проникал сквозь полы всех камер, леденя кровь несостоявшихся снегурочек. Но еще до этого, чтобы сделать их безраздельно сговорчивыми, девчонок остригли наголо под машинку. И Ано смекнула: это надолго!

Люди не понимают хороших щенячьих манер

Лето, 2003 г.

– Не потом, а сейчас, и не вообще собачку, а вот эту, беленькую, – топал ногой, как малыш, здоровый девятилетний пацан и всем своим видом угрожал разреветься.

– Ну подожди, пойдем домой, расскажем маме, заснем, проснемся и придем за твоей собачкой, – увещевал его грузный и седой отец.

– Ни к какой маме не пойдем и нигде не заснем, если не возьму соба-а-ачку, – и мальчик действительно привел угрозу в действие. Плач был исполнен заливисто, с толком, так что привлек внимание старичков на скамейках парка.

– Да-а-а, если отцом становишься в возрасте деда, то и относишься к ребенку, как добрый дедушка, – оглушительно зашептал один из старичков своему глуховатому приятелю.

– Ба вонц[4], – еще громче откликнулся тот, – а если дед под каблуком бабки, то не дай Бог, что из поскребыша получится. Безотцовщина – она и при живом отце безотцовщина…

Софи решила принять участие в дискуссии и нежно лизнула руку грузного человека.

Возможно, ее взяли бы и без этого явного подхалимажа. Но, может быть, подхалимаж как вневалютная разновидность подкупа – наиболее эффективный способ достижения цели на протяжении всей истории человечества. К тому же он никогда не преследовался законом. А историю человечества каждый щенок знает не хуже собачьей истории. Тем более что первая не намного длиннее второй. Как бы то ни было, в тот же день Софи попала в настоящий дом, где было много света, который отражался даже от пола. И она с непривычки щурилась и удивлялась своему отражению в полу. Но самым приятным было то, что в доме не было грозных Усатых Зверей и противных Ниточников.

– Эт-т-того мне только не хватало, – рассердилась женщина с толстыми ногами, но поставила в угол комнаты блюдце с таким аппетитным запахом, что Софи бросилась к нему, смешно задирая задние лапки под упругим белым хвостиком, и Поскребыш весело рассмеялся.

Это было вкусно. Это было так невероятно вкусно, что половина была съедена моментально, и полегчавшее блюдце заплясало от энергичных движений розового язычка Софи. Тогда она решила обеспечить посуде устойчивость и забралась в нее передними лапками. Но блюдце опрокинулось, а вкусное содержимое растеклось по блестящему полу. Вот тогда-то ее и отшлепали в первый раз.

Второй раз ее отшлепали, когда умница Софи, уже обученная своей мамой хорошим манерам, отошла от блюдца в дальний угол и напустила там лужицу: не делать же пи-пи рядом с едой. Но Толстые Ноги хороших щенячьих манер не понимали, и мало того что отшлепали, да еще стали тыкать аккуратный носик Софи в противную лужицу. Вскоре шлепать пристрастился и сам Поскребыш. Он шлепал ее спросонья даже тогда, когда она тихо поскуливала поутру рядом с его кроватью, так как терпеть лужицу в животике не было никаких щенячьих сил.