Про людей и звездей

– Да ты еще, Федя, вроде не падаль, то есть не труп, чтоб тобой шакалы питались, – скривила губы в злой ухмылке Уля. И тут же смягчилась: – Ну ладно, не хочешь, чтоб в «Бытие» было про сегодняшний скандал, не буду. Хотя можно б было написать, что все произошло на почве творческих разногласий, а уж потом вы стали друг друга педарюгами обзывать.

– Уленька, умоляю…

– Да, ладно, ладно, сказала же, что не буду.

– А поедем в «Пушкин»? Пообедаем, поболтаем, – засуетился Федя.

Асеева на мгновение задумалась. Возвращаться сейчас в редакцию не хотелось да и не имело смысла. Самой сдавать в номер ей было нечего, за Алькой и Галькой править не надо, а вот за стажерами – сладкой парочкой Стасиком и Яриком – нужен глаз да глаз.

По-прежнему не отвечая Хиткорову ни «да» ни «нет», она набрала номер Алевтины:

– Я тут задерживаюсь, прочитай, что там эти юные пиздюки сдают, свое и Галькино можешь прямо на верстку кинуть. Я тебе доверяю.

Фраза «Я тебе доверяю» тоже была из репертуара Габаритова и должна была вызвать в душе Алевтины взрыв восторга, а в мозгах – цунами энтузиазма.

– Робик, – хлопнув крышкой телефона, обратилась Асеева к фотокору, стоявшему неподалеку с физиономией Пьеро, только что испробовавшего плети Карабаса-Барабаса, – езжай в редакцию, я сегодня уже, наверное, там не появлюсь. Спросят, скажешь, скандал с Хиткоровым раскручиваю.

По дороге в ресторан «Пушкин», куда Уля с Федей отправились на хиткоровском белом «мерсе» (оба сели сзади, за рулем – бык-телохранитель, теперь, в связи с сокращением штатов, еще и выполнявший роль водителя), «царь» снова ударился в воспоминания:

– А помнишь, когда ты только в Москву приехала и в светской хронике работать начинала, в чем ходила-то? Мы в тусовке усцывались над твоими нарядами. Холщовые штаны на заднице мешком висят, кофтюлька какая-то вязаная, у бабульки на обочине купленная…

– Это ты меня с кем-то путаешь, не было такого… – хмуро прервала его Уля.

– Как не было? Было! Да и с кем тебя спутать можно – с таким-то буфером! – С этими словами Хиткоров игриво ущипнул соседку за грудь.

– Ты офигел, да?! – вскинулась Асеева. – Чего себе позволяешь?

– А раньше тебе нравилось, когда я тебя тискал. Повизгивала от удовольствия, – злорадно заметил Хиткоров. – Или не нравилось, но надо было себе дорогу в тусовку пробивать?

– Нравилось – не нравилось, какое твое дело? Давай лучше решать, будем чего-нибудь про тебя в газету ставить или нет.

– А давай напишем, что у меня кольцо с сапфиром украли! Ну то, что мне Жанна на десятилетие свадьбы подарила. Помнишь, как вы его тогда расписали: и камень уникальный, и белое золото такой пробы, какой в природе не бывает, и стоит миллион баксов. Три номера подряд перстенек и так и сяк крутили.

Уле стало неловко – и за просительный тон, и за заискивающий взгляд некогда всемогущего Федора Хиткорова.

– А где он на самом деле, перстень этот?

– Да я его еще в прошлом году в казино проиграл.

– А с тобой там кто-то был? Я имею в виду из тусовки… Ну кто заложить может, что его у тебя не украли, а ты его сам спустил?

– Да была какая-то шантрапа, но они будут молчать в тряпочку.

– Смотри, если кто вякнет, что «Бытие» наврало, сам виноват будешь.

– Да не вякнет никто.

В «Пушкине» Хиткоров демонстрировал чудеса не свойственной для него щедрости: заказал королевские креветки в кляре, карпаччо из осетра, запеченные устрицы и фирменное блюдо «Филе телятины» под соусом «Порто». В винную карту даже не заглянул, с ходу приказав принести «Пюлиньи Монраше» 1982 года.

– А ты знаешь, что за вино мы сейчас будем пить? – развалившись в кресле, поинтересовался у Ули Хиткоров. – «Пюлиньи Монраше» – любимое вино Александра Дюма.

От недавней растерянности не осталось и следа. Федя опять был «хозяином мира», пригласившим отобедать за царским столом аппетитненькую плебейку. Улю это нарочитое бар­ство начинало бесить.

– Какого из них – отца или сына?

– Чего? – не понял Федя.

– Ну ты говоришь: «Любимое вино Александра Дюма». А их двое было – отец и сын. Кто из них это вино-то любил?

Федя наморщил лоб. Откуда он знает кто. Слышал где-то, запомнил и с тех пор, когда заказывает «Пюлиньи…», всем про это говорит. И никто никогда не уточнял ни про папу, ни про сына.

– Оба, наверное, любили, – нашелся наконец Хиткоров.

Обед прошел скучно. Пару раз к Хиткорову подскакивали какие-то прыщавые мальчики и, вертя тощими задами, говорили о безмерной любви к его творчеству, о гениальном вкусе кумира «в смысле репертуара и одежды», просили автограф. Федя кривил недовольную гримасу: мол, достали эти фанаты, но Уля видела, что его буквально распирает от гордости и самодовольства.

Когда ждали кофе, Уля позвонила Юрику:

– Давай подъезжай к «Пушкину».

Попрощалась с Хиткоровым не то чтобы сухо, но без долгих демонстративных чмоканий и обжиманий. Это раньше, когда еще только пробивала себе грудью дорожку в полусвет, Асеевой надо было, чтобы «пиплы» – посетители ресторанов, клубов, покупатели в дорогих бутиках и обслуга всех этих заведений – видели: симпатичную журналисточку звезды держат за свою…

«Заказ»