Про писателя Горкина

Тут главное не переборщить, думал писатель Горкин. Эпизоды их дальнейшей жизни с девушкой Ритой были похожи один на другой, и нужно было выбрать лучшие, самые яркие, чтобы вставить в роман. Рита все время клялась, что с «быком на джипе» все кончено, и каждый раз спустя несколько дней или несколько недель Горкин уличал ее в измене — то у нее появлялось золотое колечко с бриллиантиком («Оно у меня давно, я просто не показывала тебе, не хотела тебе говорить, что он мне дарил!» — кричала Рита), то он подслушивал в ванной ее разговор по телефону, когда она думала, что он не слышит, то в результате многочасового бдения у окна опять видел знакомый джип — крутой дружок частенько подвозил девушку Риту домой после работы. Для себя писатель Горкин действительно быстро сочинил версию знакомства девушки Риты с ее новым любовником — бык наверняка приходил в парикмахерскую стричься, наверно, не раз, мода людей этого типа требует очень короткой стрижки — «под машинку» или как там, и наверняка обратил внимание на красивую маникюршу. Эту версию он решил описать и в своем романе.

Обязательно нужно было написать, как, вернувшись домой из поездки к родителям в Лугу, он застал девушку Риту с ее любовью у себя в писательской комнате. «Мы читаем Хармса, — сказала девушка Рита спокойно и начала декламировать с открытой страницы:

Я шел зимою вдоль болота
В галошах, шляпе и очках.
Вдруг по реке пронесся кто-то
На металлических крючках…»

В глазах у писателя Горкина потемнело на несколько секунд — от ненависти к крутому жлобу, сидящему на его, горкинском, стуле, и он, писатель Горкин, даже не мог ударить этого жлоба, ведь тот сильный, ведь тот хозяин жизни, у него есть баксы, и «Чероки», и наверняка пистолет, да он и без оружия в мгновение ока сделает из Горкина яичницу… а за что, спрашивается, ведь несправедливо же, этот тип и возраста приблизительно горкинского же, и рожа у него не сказать чтобы симпатичнее горкинской, обычная русская рожа, курносая, красноватого цвета…

«…К ногам приделал две дощечки,
присел, подпрыгнул и исчез.
И долго я стоял у речки,
И долго думал, сняв очки —
Какие странные дощечки
И непонятные крючки!» —

закончила Рита и захлопнула книжку.

Дальше нужно было писать, как они втроем пили кофе на кухне — и чтобы этот эпизод не казался банальным, чтобы не было как в песнях из воровского жаргона и в миллионе-миллионе других рассказов и романов. Ритин дружок оказался типичным «новым русским» из анекдотов — он был огромный, как слон, и верхняя пуговка рубашки без галстука не сходилась на его объемистой бычьей шее, и пиджак от «Дольче и Габбана» трещал под мышками от напора мышц, и на голове красовался аккуратный ежик волос, и с жирного запястья свисала золотая цепь толщиной в палец, и собственные толстые пальцы он смешно как-то топырил, и два раза звонил сотовый у него на пузе, и когда он собрался уходить, то надел в прихожей толстую дубленку с барашистым мехом внутри, а на свободное от цепи запястье повесил желтокожаную барсетку. Его нужно было тоже изобразить как-то небанально, но отметить и удивление главного героя — надо же, мужик ну просто персонаж из анекдота, и жаргон, и манеры.

А потом нужно было рассказать об этом звездном лете, о том, как девушка Рита два раза собирала вещи и уходила, и два раза возвращалась, и оба раза уходы ее и возвращенья сопровождались слезопролитием, разборками и криками обоих — героя и героини. А в третий раз, уходя, девушка Рита была спокойна, и он уже был спокоен, уже привык к ее уходам и возвращениям, вернется опять, наверно, — решил он. И, остановившись в дверях со своими двумя чемоданами (зимние вещи не вернулись уже после первого ее ухода), Рита сказала так обыденно:

— Да, слушай, Горкин, я все давно хотела спросить, что ты себе псевдоним не взял? «Горкин» звучит как «Горький». У тебя, кстати, даже один рассказ есть, он не «Мать» называется, правда, но все-таки «Мама», ну, про женщину, которая к герою относилась, как к сыну, все нянчилась с ним, спрашивала, надел ли он теплые носочки. Это же смешно. Это как пародия. Тебе нужно было с самого начала псевдоним взять.

Эти ее слова, конечно, не нужно было вставлять в роман. И вообще, главного героя нужно делать не писателем, а… Тут Горкин задумался: фотограф был, художник был, укротитель тигров был, учитель был, был профессор, был директор завода, был ювелир, были журналист, переводчик, банковский служащий, инженер, были рабочие, был даже машинист поезда, и охранник пункта обмена валюты тоже был. Милиционер? Таксист? Бывший спортсмен?