Про психов. Терапевтический роман

– Эта ваша отповедь кажется мне вершиной ораторского мастерства, она достойна оваций. Браво! Смущает только одно: то, что подобную речь, состоящую, впрочем, из штампов и банальностей, произносите вы, Олег Яковлевич. Вы правы, я слишком вовлекаюсь. Допустим. Вы же всю жизнь положили на то, чтобы другие люди не узнали, что вы чувствуете и думаете на самом деле. Хотя я же психолог, как вы мне любезно напомнили, я могу предположить, что больше всего на свете вы боитесь испытать хоть какое-то подобие привязанности и близости. Как и большинство ваших коллег, вы считаете проявление чувств слабостью, для вас недопустимой. Вы и больных так дрессируете: заплакал – укол, разозлился – в наблюдательную палату. Но чувства – это не симптомы душевной болезни. А вот их отсутствие – симптом! Но вы считаете, что только вы знаете, какие чувства являются адекватным поводом для переживаний, а какие – нет. Вы призываете меня сойти с ума и перестать думать и чувствовать то, что я думаю и чувствую. Прийти в себя, держать себя в руках! Знаете, чем обычно заканчиваются такие подвиги самообладания? Хотя зачем я спрашиваю, вы знаете это лучше меня: ведь ваша подруга покончила с собой. И наверняка она достаточно хорошо держала себя в руках, чтобы вы до конца дней фантазировали о том, что же она чувствовала, завязывая веревку на своей шее? – Последние слова Косулин выговаривал с горьким удовольствием и ужасом.

«Что я говорю, боже? – успевает подумать он. – Я слишком долго уговаривал себя не замечать своих чувств после смерти Венечки, и теперь, когда Паяц делает то же самое…» Додумать Косулин не успевает.

На секунду в ординаторской воцаряется полная тишина. Паяц побледнел и замер, он выглядит ошеломленным. В следующую же секунду он как спущенная пружина взметнулся из своего кресла. Косулину кажется, что его рыжая макушка мелькнула где-то под самым потолком, и в то же мгновение Паяц со всего размаха опускает на голову Косулина увесистую папку с историей болезни, которую так и не успел дописать. Косулин вскрикивает от неожиданности, запоздало пытается прикрыться рукой, но не успевает и получает чувствительный удар по уху. В голове зазвенело. Из папки веером рассыпались по столу и полу справки и бумажки, чашка с остывшим чаем, задетая полой белого халата Паяца, летит на пол, по дороге заливая своим содержимым штаны Косулина и протоколы психологического исследования Кости Новикова. Косулин вскакивает, держась за ухо. Паяц стоит напротив, все еще крепко сжимая в руках историю болезни.

Косулин не дрался с холостяцких времен. Ухо оглохло, по штанине расплывалось холодное пятно от пролитого чая. Косулин вспомнил, как Паяц рассказывал ему, что иногда впадает в состояние неконтролируемой ярости. Однажды он якобы чуть не утопил в сортире своего оппонента, некорректно высказавшегося об умственных способностях пса Паяца. Косулин не очень верил в эти рассказы, считал их хвастовством и байками, частью комическими. Представить себе щуплого, суетливого, ироничного Паяца, макающего кого-то в сортир, было сложно. До этого момента.

Лицо Паяца совершенно преобразилось. Его привычная маска, от которой лицо казалось всегда чуть-чуть ухмыляющимся, исчезла. На мгновение он кажется Косулину старым и очень злым. Глаза – щелки, острые ноздри раздуваются, плечи трясутся.

– С-сука, – прошипел Паяц и вновь занес свое картонное оружие, чтобы снова ударить.

Косулин уворачивается, отпихивает Паяца и начинает выбираться из своего закутка у батареи. Паяц отлетел и плюхнулся обратно в свое кресло, но тут же снова вскочил и снова бросился на Косулина. Косулин стоит теперь в центре их крошечной каморки и пытается схватить Паяца за руки, чтобы остановить град ударов, которые с удивительной силой и ловкостью обрушивает на него взбесившийся доктор.

– Любишь поковыряться в дерьме, скотина! Я тебе поковыряюсь, сука! Развели тут сволоту, психологи х…вы! – орет Паяц, молотя Косулина папкой.

Косулин плотнее Паяца и выше на голову. Он все никак не может поверить в реальность происходящего и только защищается.

– Стойте, да хватит же, черт вас побери! – пытается увещевать Паяца.

Но тут Паяц попадает углом папки прямо в глаз Косулину. Становится по-настоящему больно. Он хватается за глаз, шумно выдыхает и выпрямляется. Затем берет доктора за воротник белого халата и встряхивает как пустой мешок, отчего Паяц смешно пискнул и выронил, наконец, папку. Но тут же с силой ткнул Косулина в солнечное сплетение.

Психиатр и психолог, окончательно потеряв контроль, вцепились друг в друга, и началась настоящая драка, оставшаяся в анналах и устных больничных преданиях на многие годы. Конечно, мы ее слышали и сами пересказывали не раз. Со временем она обросла новыми невероятными подробностями про разгромленное отделение, бригады санитаров и сломанные конечности. Но в реальности ничего столь драматичного не произошло.