Про шакалов и волков

— Да я его все время стараюсь опекать. Мальчишка-то хороший и круглый сирота — ни-ко-го у него в целом свете. — Полина всхлипнула. — И ты понимаешь, что меня тревожит, он явно связался с компанией дурной…

— А что он вообще делает?

— Электрик на стройке. Я один раз за лето зазвала его и поняла, что стал он другим человеком. Как подменили парня! Во-первых, стал этим… как их, которые ногами дерутся?

— Тэквондо, что ли, занимается?

— Ой, это я не знаю. Но все тренировался, все ногами-руками лупасил и главное — стрелял!

— В кого? — опешила Юля.

— Да не в кого, что ты несешь! В кружок нарисованный, в цель! Вроде из спортивного пистолета. Это он говорит — из спортивного, а там шут знает…

— Поля, желание мальчишки стать мужественным, научиться драться и стрелять — довольно похвально. Тем более он так беззащитен.

— Да он дикарем стал! Жестокий, какие-то слова все говорит странные, как закодированные.

— Ну, сленг, жаргон, — попыталась встрять Юля.

— А как объяснить, что он официантом вдруг заделался, к сладкой жизни потянулся?! Я только что его в репортаже видела, какое-то мероприятие в центре Москвы, всякие разодетые тузы, девицы, и он с улыбочкой чай подносит.

— А что плохого, если парень решил подработать? По мне, лучше за барной стойкой стоять, чем в холоде с гастарбайтерами на стройке якшаться.

— Юля! — вскрикнула Полина в нетерпении. — Парня надо спасать! Спасать!

— Да что я-то могу сделать?! — закричала в ответ сыщица.

— Я тебя прошу, Бога ради, поезжай ты на это мероприятие, возьми Илюшку к себе на пару дней, поговори или… я не знаю! Ты понравилась ему тогда на даче, я же видела.

Люша категорично возразила:

— Поля, это просто несерьезно! Во-первых, я понятия не имею, о какой тусовке ты говоришь, но явно закрытой и серьезной, раз ее по телику показывают. Во-вторых, это вообще может оказаться не Илья, а плод твоей фантазии…

— Илья, говорю тебе, Илья! — вклинилась Полина.

— И главное, как я могу взрослого пацана привезти силком домой? Он же не котенок, не рыбка в банке!

Полина помолчала и трагически изрекла:

— Юлия, ты можешь все! А если не хочешь, считай, что это мой заказ тебе как сыщику — выследить человека. Человека в опасности!

— Полина, ты перечитала детективов, — вздохнула Юля.

— Да я их вообще не читаю!

Это была чистая правда. Одинокая Полина упивалась любовными романами.

Добившись от соседки, что вечер связан с поэзией, потому что показывали портрет Ахматовой, стихотворение которой «Сжала руки…» Полина не раз декламировала по телефону бросившему ее мужу, Юлия вошла в Интернет. Узнав всю информацию о вечере поэзии на улице Замазина, она решила ехать. «Будет хоть на что-то время убить — все равно мыкаюсь…» — решила она, припудрилась и сложила кое-какие вещи в сумочку. Через пять минут «мерседес» заурчал и отчалил от неказистого подъезда в Огородной слободе, где «Помощь идет» снимала две комнаты. Через десять минут Люша парковалась в Иваницком переулке, в двух шагах от перегороженной для проезда красными ленточками улицы Замазина. Сыщица посмотрела на часы: было без четверти четыре.

Концерт шел своим чередом. Молодой актер мучительно топтался у микрофона, забыв слова гумилевского, пророческого в жизни поэта стихотворения «Рабочий». Вспомнив, наконец, строфу про отлитую «пулю, что меня с землею разлучит», он докричал стихотворение и сконфуженно ретировался. Под рукоплескания к микрофону вышел (правильнее сказать — выплыл) Беня Дыков. Огромный, несуразно одетый для гламурного пати, благодушно настроенный поэт-журналист, плевавший на политес и условности, был подкупающе естествен. Публика, начавшая было покидать скамейки, замерла, ожидая от этого чудного стихоплета эксцентричной выходки. Девицы вытягивали шейки в сторону сцены, мужчины со значением и улыбками переглядывались. И Беня выдал! Зычным, прекрасно поставленным голосом:

— Я благодарен Марте Матвеевне Гладкой за приглашение на вечер, посвященный выдающимся русским поэтам. Но не могу не высказать своего твердого убеждения, да простят меня достопочтенные организаторы, — он кивнул в сторону Марты и ее бодигардов. — Смаковать «Мартель» и севрюгу под памятником нищего при жизни, бесприютного, истерзанного пытками и мученически убитого поэта Мандельштама, тело которого лежало без погребения три месяца у стен пересыльной тюрьмы под Владивостоком, а потом было сброшено в братскую могилу… кощунственно.

Дыков поднял голову и с силой откашлялся. После чего во дворике стало так тихо, что можно было различить веселенький мотивчик из окна прошелестевшей по соседнему переулку машины.

— Но я снимаю шляпу перед Мартой Матвеевной за то, что сегодня в центре Москвы такие разные, быть может, не близкие по духу люди слушают строки Гумилева и Мандельштама. Мне это приятно в первую очередь как учителю русской словесности, каковым я до сей поры остаюсь. К сожалению, мы очень поверхностно знаем свою литературу. И мало знаем о людях, ее создававших.