Про тебя

Пистолет тяжёленький, скользкий. Наверняка музейный. А что если все-таки оставить его себе? Как память о Фрице. Трофей. Спрятать где-нибудь тут, в автобусе. Хоть под сиденьем. В конце концов ни людей, ни салон никто ни разу не обыскивал, не шмонал. Нет, опасно.

Да, впутался я в историю.

Избавиться от пистолета! На первой же стоянке, первой же заправке.

Проход по салону уже настолько загромождён пакетами и сумками, что я с трудом перешагиваю через них, пробираюсь вперёд.

Акын О'кеич примостился к отцу Василию с Игорем. У Игоря в руках калькулятор. Что-то обсуждают.

Спрашиваю у сидящего за рулём Коли:

— Будет остановка до границы?

— Обязательно. Заправимся немецким горючим и — во Францию. Глянь, за этими холмами слева Швейцария. Садись, покури.

Только собираюсь опуститься в откидное кресло, сзади голос Игоря:

— Не курите в автобусе!

И тут же со своего места визгливо вступает Надя:

— Взял себе моду! Курить могут только шофёра.

Что ж, они правы. Но я знаю, чем на самом деле вызван этот запрет: там, в Нюрнберге, я не исполнил просьбу Игоря, не задержал выходящих из кирхи, и все увидели загружаемые в «икарус» ящики с шоколадом… Не сомневаюсь, что наши бизнесмены решили «реализовать» их на стороне.

Убираюсь восвояси. А навстречу, придерживаясь за спинки кресел, пробирается Тонечка.

— Можно к вам на посиделки?

В руках у неё, кроме неизменного молитвенника, пачка печенья.

— Принесли своё угощение? Погодите. — Я вытаскиваю из-под сиденья пакет, который дала мне Патрисия. — Давайте посмотрим, что подарили немецкие друзья.

…Батон свежего хлеба. Большая литровая бутылка белого вина. Блок сигарет «Мальборо». Два сорта сыра. Тюбик паштета. Апельсины.

— Гуляем, Тонечка! Чужие люди, первый раз меня видели. Будем пить вино?

— Попробую глоточек. Мне кажется, если вы не против, нужно всем дать попробовать. Как вы думаете, на всех хватит?

— Прекрасная мысль!

С бутылкой в руке пробираюсь к отцу Василию.

— Батюшка, подарили вино. Давайте пустим по автобусу, всех угостим? Тут пробка, а у меня штопора нет.

Игорь берет из моих рук бутылку, осматривает её. Сильным ударом по дну вышибает длинную пробку.

Отец Василий поднимается с места, объявляет:

— По случаю приближения к Франции, прошу приготовить чашки, кружки, у кого что есть. Бог послал нам вино. На этикетке написано — «коллекционное»!

— Ура! — по–пионерски отзывается автобус.

…Мне жалко, что ты не со мной, мой невидимый собеседник, что ты не можешь попробовать этого чуть горьковатого вина, заедая его бутербродом с чудесным сыром.

— Уже захмелела, — говорит Тонечка в то время, как я чищу ей апельсин. — Как вы думаете, тем, кто в задних рядах, достанется?

— Надеюсь.

— А знаете, я ведь пришла поделиться своей тревогой. — Она тянется к моему уху. — Боюсь за Олю. Уже второй день проводит там, у нас, с Мишей и девочками. Поссорилась с мужем, что ли? Нехорошо.

Ольги, оказывается, действительно нет на месте. Георгий сидит один с пластмассовой чашкой в руке. Смакует вино.

— Не тревожьтесь. Сами говорили — «чудесная молодёжь». А он привык к её фокусам.

— Что-то уж больно серьёзно они взялись за Олю. Храни её Господь!

— Петь что ли заставляют?

Тонечка кивком головы указывает на Георгия. Видимо, он начал прислушиваться к нашему разговору. Меняем тему.

— Вот уж где поют — там, куда мы едем! Небо сходит на землю. Увидите»!

— Так вы уже там были?

— Второй раз сподобилась. Оказал Господь милость.

— Что там, в этом экуменическом центре? Расскажите.

— Невозможно описать. Тысячи людей со всего мира. Молодежь, собираются во имя Христа. Белые, чёрные, латиноамериканцы, японцы. Такого общения, таких молитвенный песнопений в других местах не бывает. Увидите, приобщитесь. И вас Бог сподобит. Какие ни есть душевные раны — все закроются. А какие там монахи! Один брат Пьер чего стоит! До чего добрый, ласковый — ангел Божий! Знает шестнадцать языков.

— И русский?

— Конечно. Увидите — будет встречать, скажет: «Доехали! Слава Тебе Господи! Здравствуй, Россия!». Не человек, а сама любовь. Как я рада за вас, что и вы приобщитесь!

— Может, я недостоин, Тонечка?

— Никто из нас недостоин. Сами видите — все мы грешники, каждый по–своему. Не по достоинству нашему, а по милости Божьей дано всем это паломничество. Давайте вместе помолимся, поблагодарим?

Она открывает молитвенник.

— Акафист Сладчайшему Господу нашему Иисусу Христу. «Возбранный Воеводо и Господи, ада победителю, яко избавлься от вечныя смерти…»

Глаза Тонечки прикрываются. Не понимаю, зачем ей молитвенник. Она знает текст наизусть. Тонечка неразборчиво бубнит, словно впадает в транс, и снова становится похожа на птичку, заворожённую своим пением.

— Господа! Последняя остановка перед границей! — объявляет Надя. — После того, как заправимся, уберите пакеты и сумки, чтоб проход был свободен. Ясно?

Тонечка закрывает молитвенник. Я собираю в пакет остатки нашей трапезы, шкурки от апельсин.

А что, если запихнуть сюда пистолет и выбросить все это в мусорный контейнер?

Выхожу из автобуса последним, и он отъезжает к заправочным колонкам.