Про уши и глаза

Это было необычное семейство гномов. В отличии от большинства нам известных видов эти два отличались тем существенным недостатком или же достоинством (смотря как на это посмотреть), что не могли друг без друга обходиться. Или же могли, как некоторые и делали. Но в этом случае они, скорее, больше теряли, чем приобретали.

– Привет, Рыжий Ушик! – приветствовала вошедшего в низенький домик в холме хозяйка.

На пороге стоял, лукаво щурясь, коренастый лохматый гном с заметной рыжиной в густой бороде. Может потому его так и прозвали? Всем известно, что новорожденному имя давали не просто так, а советуясь с самым мудрым в общине, а он уж по одному ему известным признакам говорил, как лучше назвать нового жителя Холмогории. Причём второе имя больше относилось к семейству или роду, а первое – к отличительной черте во внешности или характере.

– Хорошего и тебе дня, Добрый Глазик! – ответил на приветствие вошедший.

– Как сегодня потрудился, милый? Что принёс?

– Вот смотри какие! – и с этими словами он достал из дорожной котомки пару светло-коричневых шарика размером с перепелиное яйцо каждый. Помимо характерного рыжеватого отлива, с одной стороны шли овальные бороздки чем-то напоминающие створки ракушки.

– Здорово! День удался: а у меня даже три сегодня! – и хозяйка достала из фартука такого же размера шары. Впрочем, шары – громко сказано! По весу на ладони вообще не чувствовалось, что там что-то лежит.

– Ох, какие хорошие, – удовлетворённо отметил Ушик, – цвета первых ромашек на лугу! И как будто подмигивают!

– Да такие же как всегда вроде бы, – смутилась и заулыбалась гномочка. На вид ей не дашь и три сотни лет, а когда она поднимает чудные большие глаза с карим солнышком внутри, то кажется, что пора юности только занимается.

Дружно, не глядя друг на друга, они бросили почти невесомые камешки в нечто наподобие круглого ларца у изголовья каменной кроватки. Камешки с едва различимым свистом перемешались, окрашиваясь в цвета соседних, как хамелеон меняет окраску, приспосабливаясь к окружающей среде.

Поужинали на славу: оба, довольные, умастились на ложе и слушали первые звуки хора цикад.

– Говорят, там сегодня будет выступать известный голос, приехал специально из дальнего края леса, Цирцозов зовут вроде бы!

– Где ты такое услышала, Добрый Глазик?

– В лесу днём. Когда гуляла. Всё-таки это удивительно… слышать!

– Ещё бы! – явно польщённый, ответил муж.

Тук, тук, тук.

В дверях раздалось характерное покрякиванье, а следом ввалилось знакомое семейство: гном со вздёрнутой чёлкой и его половинка – слегка припадавшая на одну ногу, но от этого не потерявшая красоты, пышная дама.

– Нарциссус Глазик, Пышно Обоняшка! – воскликнул Рыжий Ушик.

– Какими судьбами? – обрадовалась Добрый Глазик.

Гости поклонились согласно многовековой традиции и шагнули внутрь, притворив дверку – хор цикад вошёл в раж и уже не мог остановиться.

– Мы гуляли, гуляли, – запела Пышно Обоняшка, водя носом по сторонам, точно пробуя все запахи на вкус, – а там такой хор, такая знаменитость приезжая! И вот-вот выйдут звёзды! Идёмте гулять! Дома успеете ещё насидеться в обнимку!

– А почему бы и нет? – встрепенулся хозяин.

– В самый раз! – запищала от восторга хозяйка.

Сказано – сделано: через пару минут входная дверь в уютную норку закрылась, а оба семейства топали в местный концертный зал – широкую лужайку у склона горы, откуда открывался вид почти на всю округу. В том числе и на их норку. Но она была вдали и через озерцо впридачу.

Филиус Цирцозов сегодня блистал, как никогда: весь в пышном перьевом наряде, с косой бабочкой на груди, а на крылышках точно отражались искорки первых зажёгшихся звёздочек на темнеющем небосклоне.

– Какое выступление, какой голос! – только и слышалось то с одной стороны, то с другой.

Все гномы, а их тут было немало, достали свои шарики из кармашков. Достали их и наша пара. Каждый зажал в правой руке по одному. Камушки, казалось, понемногу таяли. У Рыжего Ушика и Доброго Глазика они были едва различимы: оба – смесь коричневато-рыжеватого оттенка с жёлто-белым, отчего создавалось впечатление, что тёплый земляной великан греется на солнышке. У их соседей же, Нарциссуса Глазика и Пышно Обоняшки, они были подчёркнуто различны: мужской серебристый камушек слегка топорщился кверху, словно пытался вздёрнуть одну свою часть и при этом задорно подмигивал, а женский выдавался вширь и раскрашивался цветочными тонами.

Звёзды замигали в отливах камней. Голоса цикад не смолкали. Им вторили красочные, полновесные голоса лягушек, умастившихся кто на кувшинках, кто у самой кромки воды, кто в зарослях колышущегося под вечерним ветром камыша.

Вечер был идеальным. Всё могло бы так хорошо и закончиться, и все бы разошлись довольные по своим норкам, если бы не одно происшествие, перевернувшее всё с головы на ноги и прервавшее концерт знаменитости.

– Что это? – прошептала Добрый Глазик подруге. – Я что-то, кажется, слышу.