Про Волгу, берега и годы

Волга, Поволжье — двадцать три года жизни Ленина. Здесь корни его рода, золотая медаль гимназиста Владимира Ульянова, участие в сходке студента Казанского университета, революционное крещение, первая ссылка, знакомство с «Капиталом», первый подпольный марксистский кружок, зрелость революционера-марксиста. Здесь множество ленинских мест, одухотворенных воспоминаниями родных и друзей Ильича.

Забота о главной реке государства стала партийным делом с первых лет революции. И хотя история не сохранила достаточно полных, прямых и достоверных свидетельств того, каким именно виделось Владимиру Ильичу будущее Волги, поверка сегодняшней волжской действительности строками давних ленинских документов доказывает: то, что сделано на Волге, — в русле ленинских заветов, ленинской мысли, ленинской мечты.

Безмерны глубины волжской темы. Но у каждого из нас есть и свое личное, в чем-то несомненно пристрастное и, разумеется, отнюдь не всеобъемлющее ощущение Волги. Каждый по-своему видит свою Волгу, по-своему говорит о ней, отражая лишь запомнившиеся детали грандиозной панорамы. Вся Волга — только в путеводителях, но и там далеко не все о Волге.

У каждого из нас есть на великой реке свое «самое волжское». Для многих это Жигули. Для меня — город Горький.

«Неузнаваемо изменился и похорошел». Как это привычно — и как примелькалось…

Было бы, однако, поистине печально, если бы действительно неузнаваемо изменилась эта волжская столица, поднятая над слиянием волжских и окских вод. Ее символ — стройный, вскинувший рога олень, и кажется, будто сам город легко вбежал на кручи и остановился там, оглядывая с высоты кремлевских башен упоительные заречные дали.

Эти дали некогда восхитили Репина. Рассказывая о царственно поставленном городе, он вспоминал людей старой Руси, которые не любили селиться где-нибудь и как-нибудь, умели ценить жизнь, ее теплоту и художественность.

Горький изменился и меняется, но при этом он узнаваем сразу и безошибочно. Город дорожит тем, что оставлено ему историей. Он оберегает достойное сохранения и памяти. В 1971 году ему семь с половиной столетий, и он сразу напоминает гостю о своей почитаемой старине.

Нижегородский кремль радовал глаз еще в те времена, когда по реке неторопливо скользили парусные расшивы. Уже и тогда он смотрелся в воды с зеленых высот, и, если над рекой низко стлался туман, башни и стены казались парящими в воздухе.

Время отмерило столетия, модели расшив давно пылятся в музейных витринах, понеслись по Волге первые суда на подводных крыльях, а кремль по-прежнему безраздельно главенствовал в силуэте города. По сторонам от него безлико расплывалась старая нижегородская застройка со вкрапленными кое-где жемчужинами вроде Строгановской церкви; буйно растущие новые районы не были видны с волжских подходов.

А нынче — смотрите-ка, кремлю добавили достойного соседа! Сосед не теснит древность, он как бы перекликается с ней через глубоко врезанные в склон Дятловых гор долины, отделяющие кремлевскую Часовую гору от Гребешка.

Сосед совсем молод. Его дома-башни выше кремлевских, но поднятые над Окой, поодаль от кремля, лишь почтительно подчеркивают величие глубокой старины. «Радиусный» домище, как бы наброшенный полукольцом на выступ горы возле башен, образует с ними целостный архитектурный ансамбль нового района. Окские склоны под ним расчищены от старья и превращены в парки-террасы. Изящные мосты перекинуты высоко над облагороженными зеленью оврагами.

И какой вид отсюда! Хрустальный граненый бокал башни речного вокзала, деятельная портовая жизнь у стрелки Оки и Волги, в заречье здания мемориальной площади имени Ленина, а в синей дали — Сормово.

Гость города начинает обычно с поклона кремлю. Впервые я увидел его еще в запустении: проломы в стенах, обветшалая кровля башен. Теперь одна из мощнейших крепостей Московского государства снова приведена в такое состояние, что, кажется, готова отразить любой приступ, кроме туристского…

Кремлевский обелиск Минину и Пожарскому вынесли к волжскому склону, обдуваемому ветрами речных просторов. Они несут запахи луговых трав, влажной земли и, увы, газов, отработанных дизелями десятков буксиров-толкачей и грузовых теплоходов. Главная улица России пахнет теперь сходно с магистралями наших городов. Горьковатый пароходный дымок, такой привычный в прежние годы, уже не зовет к путешествиям медлительным и романтическим…

Вот так же, как в Горьком, поставлен над слиянием двух рек памятный монолит и в Белграде. Тут Минин и Пожарский, там — славянский воин-победитель на вершине колонны. И стены крепости Калемегдан в югославской столице сбегают по склонам к Дунаю и Саве. А на колонне воина еще видна торопливая надпись русского сапера, может быть, прошагавшего до Белграда от волжских берегов: «Проверено, мин нет».