Крим. «Ди Дайан», Горман, «Ди Дайан», я даже помню владельца, он был из Вома, виноторговец, как же его звали.
Горман. Буш, Сеймур Буш.
Крим. Буш, точно.
Горман. Так или иначе, мистер Крим, так или иначе, не важно, это было не то, что сегодня, огненные машины, на части вас разорвут.
Крим. Дорогой мой Горман, знаете, что я вам скажу, эти сумасшедшие скорости — они здесь все разорили, житья не стало, все разорили, даже погоду испортили. (
Горман. Помню ли я… выдался один год, помню будто вчера, кажется, в тысяча восемьсот девяносто пятом дело было, тогда мы еще жили у Крадди, нам приходилось каждый вечер поливать крышу дома из резинового шланга, чтобы ночью было чуть прохладней, да, лето девяносто пятого.
Крим. Ну, это вряд ли, Горман, вспомните, что в те годы резиновый шланг был великой роскошью, великой роскошью, они ведь после войны появились, резиновые шланги.
Горман. Может, вы и правы.
Крим. Без всяких «может быть». Первый резиновый шланг в округе появился у Драммонда, старого Да Драммонда, это было после войны, может, году в тысяча девятьсот двадцатом, все еще большая диковинка в то время, неужто не помните, как поливали свой садик из лейки, не ваш ли отец владел тем клочком земли на Марстон-роуд?
Горман. На Шин-роуд мистер Крим, но насчет лейки вы правы, тут вы правы, со шлангом я дал маху, тогда у нас и проточной воды-то не было… или была.
Крим. Шин-роуд — это та, что за лесопильной ямой Шеклтона?
Горман. Воду провели не раньше тысяча девятьсот двадцать пятого, а до этого, припоминаю, пользовались умывальником и кувшином.
Крим. Шин-роуд, вы видали, что они с ней сотворили, я был там вчера с зятем, вы видали, что они сделали с нашими садиками и терновыми изгородями?
Горман. Ага, домишки, растущие, как чертополох, мусор, ей-богу, карточные домики, если приглядеться.
Крим. Карточные домики, точно подмечено, вспомните только камень, что шел на строительство соборов, ничто с ним не сравнится.
Горман. Ни тебе фундамента, ни погреба, ничего вообще, как, спрашивается, прожить без погреба, на сваях, что ли, на сваях, как в озерных поселениях, вот вам и весь прогресс.
Крим. Вы, Горман, не изменились ни на йоту, все тот же старый забавник. Дело-то к семидесяти пяти идет?
Горман. К семидесяти трем, к семидесяти трем, скоро к праотцам.
Крим. Да бросьте вы, Горман, бросьте, мне скоро семьдесят шесть, вы еще молодой человек, Горман.
Горман. Ах, мистер Крим, у вас всегда острота наготове.
Крим. А знаете, Горман, почему бы нам не покурить за разговором, в самом деле… (
Горман. Я вас в расход не введу?
Крим. Какой расход, Бог с вами, вот, возьмите.
Горман. Плотно набито, никак не вытащить.
Крим. Подержите пачку. (
Горман. Вот так. (
Крим. Ну, черная махорка, мой дорогой Горман, черная махорка, еще бы, табак высшей пробы, королевский табак, как не помнить. (
Горман. Вообще-то нет, жена мне запрещает.
Крим. Вытащила и мою зажигалку, мерзавка, мое старое огниво.
Горман. Ничего, не страшно, я на потом оставлю.
Крим. Мерзавка, ясно как Божий день, и зажигалку стащила, это ни в какие ворота не лезет, ни в какие ворота, у меня уже ничего своего не осталось. (
Горман. Да, теперешняя молодежь, мистер Крим, такая молодежь пошла, до стариков им дела нет. Подумать только, подумать только… (
Крим. В девятьсот третьем, девятьсот третьем, а вас в девятьсот шестом, так?
Горман. В девятьсот шестом, Четем.
Крим. Артиллерия?
Горман. Пехота, пехота.
Крим. Вы что-то путаете, пехота была не в Четеме, неужто не помните, в Четеме стояла артиллерия, вы, верно, в Кетерэме были, Кетерэм, пехота.
Горман. Четем, говорю вам, помню ясно как вчера, паб Моррисона на углу.