Про100шпионы

Эйтингон живо представил себе, что ему скажет Берия по возвращении в Москву, если он попадется на таком пустяке: не отработал до конца маршрут, поторопился, зря потратил время и деньги, подвел, наконец! Чрезвычайные обстоятельства, толкнувшие его совершать путешествие не на самолете, а на поезде, никто, разумеется, в расчет брать не будет…

Решение созрело мгновенно.

Эйтингон лег на лавку, предварительно сделав пару глотков виски, а полбутылки расплескав по купе. Сивушный дух вмиг распространился по купе. Бутылку поставил на пол, рядом с головой. Надвинул шляпу на лицо, а в ленточку шляпы воткнул билет. Словом, пьяный вдрызг, но… с билетом!

Вошедшие пограничники и проводник безуспешно теребили пассажира за плечо.

— Надо же так набраться! И как он еще дышит в этом смраде?! Ишь, пижон, — будто живой Аль Капоне! Может, все-таки разбудить? Не стоит, мало ли кто как одет! Янки — его и за версту видно. Билет есть — пусть отсыпается. Хорошо еще, что поезд идет не до Аляски, а то был бы сюрприз этому «гангстеру», обнаружь он себя с похмелья меж эскимосов!

Напряженно разведчик вслушивался в обмен репликами служивых… Наконец он услышал характерный щелчок кондукторского компостера, и группа покинула купе. Пронесло!

Вслед за этим в памяти Эйтигона всплыл недавний эпизод. В 1939 году Берия на совещании, посвященном 22-й годовщине образования ВЧК, объявил о своем решении прекратить репрессии против разведчиков, инициированные Ежовым. Затем стал раздавать похвалы руководителям разведки. Делал он это в свойственной только ему одному иезуитской манере: никогда не ясно, то ли он тебя хвалит, то ли издевается. Вонзив немигающий взгляд змеи в зрачки Эйтингона, Берия произнес:

— Возьмем, к примеру, товарища Эйтингона. Он — виртуоз, ас, кудесник нашей разведки. Если однажды в мой дом с улицы, где хлещет проливной дождь, войдут трое, а на полу останутся следы только двух, то я знаю, что один из вошедших — старший майор госбезопасности Эйтингон… Да-да, он умеет и это: ходить между струй!

ИГО МОЕ БЛАГО, И БРЕМЯ МОЕ ЛЕГКО…

Погожим майским днем 1970 года в отдельном кабинете Испанского клуба, что на 4-м этаже жилого дома на Кузнецком Мосту, трое убеленных сединами клиентов за бутылкой отборного коньяка «Метакса» вели степенную беседу.

Едва ли кому-то из посетителей заведения пришло бы в голову, что эти почтенные старцы имеют на троих 47 лет «отсидки»: один провел в тюрьме 15 лет; второй — 12, третий — все 20! Именно они привели в исполнение приговор Сталина и ликвидировали Троцкого — бывшие генералы госбезопасности Наум Эйтингон, Павел Судоплатов и Герой Советского Союза Рамон Меркадер. Они впервые встретились через 30 лет после завершения операции…

Эйтингон начал рассказывать о «крысиных тропах», коими он двигался по Штатам в поисках лекарства, которое спасет Рамона, ведь вызволять из беды други своя — христианская заповедь… Вдруг он прервал свой монолог и, вперив взгляд в зрачки сидевшего напротив Меркадера, жестко спросил:

— Скажи честно, Рамон, почему ты употребил ледоруб, а не пистолет? Денег не хватило на его приобретение? Я ведь выдал тебе немалую сумму…

— Мой генерал, у меня был пистолет… Но нужно было сделать все без шума, ведь в ЕГО ранчо, как в муравейнике муравьев, был целый легион охранников. И если бы я выстрелил, меня бы сразу схватили. Я же намерен был уйти по-английски, тихо, не раскланиваясь… А ледоруб — орудие не только бесшумное, но и надежное. Удар ледорубом по голове — верная смерть… Но что поделать, либо у меня в последний миг рука дрогнула, либо у НЕГО череп был крепче общечеловеческого… Но дело даже не в этом…

— А в чем?! — в один голос вскрикнули генералы и подались вперед, навалившись на стол.

Меркадер, вмиг посуровев, вынул из нагрудного кармана пиджака сигару и впервые за время посиделок закурил.

— Дело в том, что ОН истошно завопил… Эхо его жуткого вопля не менее десяти лет будило меня по ночам… Ни один актер, ни один вокал не в состоянии воспроизвести этот вопль — так орут только те, кто заглянул смерти в ее пустые глазницы. Ну, а на вопль сбежалась охрана…

Меркадер бросил сигару в пепельницу, снял пиджак и оголил правую руку. На предплечье, чуть выше кисти, проглядывали белые пятнышки.

— Вот, мои дорогие, это отметины последнего укуса Троцкого… А моя рука — это карающая десница Революции, и я этим горд и счастлив…

Наступила тишина. Меркадер раскурил сигару и спросил генералов: каким образом администрации тюрьмы удалось узнать его настоящее имя? Ведь он до конца оставался верен долгу и, несмотря на пытки, продолжал настаивать, что является бельгийским журналистом Жаном Морнаром и к СССР не имеет никакого отношения. Кто же просветил тюремщиков?

Ответил Судоплатов.