За два часа до выхода «на работу» ничего не едят и не пьют, даже чая, как пограничники перед выступлением в наряд по охране госграницы. Это насилие над собой заставляет с полной отдачей работать все «бортовые системы» человеческого организма: обостряется зрение, слух, обоняние. Реакция становится молниеносной.
Карманников сравнивают не только с заступающими в наряд пограничниками, но и с каскадерами. Чего ради, спрашивается, каскадер, перекореженный в десятке неудачно выполненных трюков, отдающий себе отчет, что каждый очередной финт может стать последним, все равно прыгает на полном ходу с поезда, с крыши десятиэтажного дома?! Каскадер обычно отвечает:
«Это мой образ жизни, я не могу без риска, жизнь без опасностей и соперничества с ними кажется пресной».
То же самое может сказать о себе и классический карманник…
Уже через год Алик работал по «первому разряду». О его настоящих имени и фамилии уже никто не вспоминал — для всех он был только Непорочный.
Время от времени он выходил во двор. Усаживался на скамейку. Закуривал «беломорину». И демонстрировал пацанам уроки своего многомудрого патрона. Они во многом напоминали знаменитую сцену с манекеном, колокольчиками и прочими атрибутами из «Оливера Твиста». Впрочем, за Аликом было не угнаться — ладони у него узкие, пальцы тонкие и длинные. Их он постоянно тренировал и довел до немыслимой гибкости. Казалось, каждый палец живет обособленно от других. А перед «работой» каждый раз поочередно обливал кисти то холодной, то горячей водой…
Кстати, он, сам того не зная, воспроизводил один тезис из дошедшего до нашего времени наставления китайских карманников, которые перед тем, как отправиться на дело, держали пальцы в остывающем чае…
…Апофеозом жизни Непорочного стало лето 1957 года, когда в Москве проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Все подозреваемые в неблагонадежности личности в преддверии фестиваля подлежали выдворению за 101 километр. Алик остался один. Вот тогда-то его талант и засверкал бриллиантовыми гранями.
По Москве ходили толпы «бесхозных» иностранцев. Каждый вечер Алик приволакивал домой швейцарские часы, фотоаппараты, брелоки, сигареты. Что-то раздаривал, что-то продавал по дешевке дворовым корешам. Бумажники с разноцветными банкнотами придерживал до возвращения из ссылки крутых «деловых».
Однажды на ВДНХ Алик встретил иностранца, который выгодно отличался от разномастной и горластой толпы.
Во-первых, возраст — мужику за сорок.
Во-вторых, белый. А его «прикид» — костюм — и идеальное состояние «колесиков» — обуви — свидетельствовали о повышенной кредитоспособности.
Скомандовав себе «на абордаж», Алик заточенным серебряным полтинником подрезал задний карман иностранца.
Эх, знать бы ему, что иностранный лох и его карманы привлекли не только его внимание, но являются объектами неусыпного бдения сыщиков Службы наружного наблюдения КГБ!
Иностранец был ни много ни мало установленным разведчиком, действовавшим под прикрытием торговой фирмы одной уважаемой западноевропейской страны, и только что «в одно касание» получил от своего агента десяток экспонированных микрофотопленок. Они находились в бумажнике, который-то и стал добычей виртуоза Непорочного.
Не успел Алик и десяток шагов отмерить, удаляясь от жертвы, как был взят под белы руцы, усажен в оперативный «газик» и доставлен в секретную Лубянскую тюрьму, в народе прозванную «нутрянкой». Туда же вскоре доставили и «пострадавшего» во вспоротых портках…
…Допрос, более походивший на «вербовку в лоб», провел очень серьезный дядя в погонах полковника КГБ. Свою партию он исполнил в стремительном темпе. Не тратя времени на увертюру, показал Алику фотографии, на которых тот был запечатлен рядом со своей жертвой, в привычном для «щипача» ракурсе.
Строгий дядя в погонах пояснил, что отсутствие судимостей у Алика — это не его заслуга, а недоработка органов внутренних дел, которую легко исправить.
Непорочный попытался разжалобить визави слезливым признанием, что, мол, бес попутал, он в первый раз и больше ни-ни, да и вообще надо бы его отпустить…
Чин же строго заявил, что Лубянка — не богоугодное заведение и материал о проделках Алика на ВДНХ может оказаться на столе начальника МУРа, если он не согласится оказать помощь самой гуманной в мире дружине, чьи бойцы известны чистыми руками, горячими сердцами и холодными головами.
Непорочный понял: торг неуместен и поспешил заверить дядю, что готов выполнить любое его поручение.
Действительно, и на очной ставке с лохом в тюрьме, и на судебном процессе Алик, придерживаясь отработанной ему линии поведения, полностью изобличил супостата, засвидетельствовав, что именно из его кармана «случайно» извлек шпионские материалы.
В итоге иностранец схлопотал реальный срок, а Алик с миром отпущен на все четыре стороны. Зачислять его в тайный Орден сексотов контрразведки не сочли нужным ввиду отсутствия сферы приложения «щипаческого» таланта Непорочного. Этот пробел в биографии Алика восполнили оперативники МУРа…