Пробитое пулями знамя

Борис сильно прозяб, пока добрался до заимки. Дул встречный ветер, за городом, на елани, особенно резкий, сыпал ему в лицо острую льдистую пыль. Над гольцами тащились серые тучи, иногда закрывая их снеговыми метельными косами. Березы трясли черными вершинами я сеяли вокруг себя прозрачные крылатые семена. Пробиваясь сквозь стену тугого, обжигающего ветра, мальчик с удовольствием представлял, как он распахнет дверь, _станет на пороге, для всех неожиданный, и крикнет: «Пришел!» Бабушка Клавдея только охнет: «Бориска!» И тетя Лиза начнет расстегивать крючки его шубы. А когда кукла пискнет «мама», Ленка, наверно, испугается. Таких кукол она еще никогда не видала…

Проломив ногами хрусткую корку сугроба, наметенного у крыльца, Борис взбежал по ступенькам, переступил порог избы, в тусклом свете зимнего дня не разобрав даже, есть ли кто дома, и, как задумал, торжествующе выкрикнул:

Пришел!

С постели поднялся Порфирий, держась перевязанной рукой за голову, тоже замотанную широкими бинтами. Из-за печной трубы сверху, как скворчонок, выглянула Ленка. Больше в доме не было никого. И не пахло тем праздничным духом, какой всегда встречал здесь Бориса по воскресеньям.

Порфирий глядел па мальчика. Борис стоял потупясь, не зная, уйти ему или заговорить, спросить, где тетя Лиза, бабушка Клавдея…

Ну… чего стоишь? Раздевайся, — наконец выговорил Порфирий. И голос у него звучал хриповато. — Гостем будешь, коли… пришел.

Борис переступил с ноги на ногу. Его озадачили слова Порфирия. Приглашает — а таким голосом, будто гонит из дому.

Борька! — Нащупывая босыми пятками уступ, Ленка сползала с печи.

Куда ты? Свалишься! — прикрикнул на нее Порфирий и подскочил, подставив плечо. — Ловись за шею. — Бережно поддержал ее незабннтованной рукой, поставил на пол. — Где чирки твои? — Увидел их сам, из-под скамьи выгреб ногой, подтолкнул. — Обувайся скорее, застудишься — пол холодный…

Он говорил с Ленкой ласково, с отцовской заботой. А Борис следил за Порфирием ревниво-обиженным взглядом: Ленку любит, а его не любит. За что?

Ленка, шлепая неподвязанными чирками, подбежала, потянула Бориса за руку, повела его в свой уголок за сундуком, к пестреньким камешкам и цветным лоскуткам. Потрясла снизками сухих, точно восковых, ягод.

Толокняночки. Мама до снегу набрала. Можно, говорит, бусы из них сделать…

Она болтала и, задрав голову кверху, часто моргала длинными ресницами, то пряча, то открывая синие-синие, как у матери, глаза. Борис торопливо дернул застежки шубы, вытащил куклу, жалобно пропевшую «ма-ма», и сунул в руки Ленке:

На, возьми. Это тебе.

Ленка сперва со страху чуть не выронила Маринку, а потом поняла и радостно засмеялась, прижала куклу к груди и побежала показывать Порфирию. А Борис повернулся и пошел к двери. Чего больше ждать? Подарок отдан, а с Ленкой вдвоем не повеселишься как следует.

— Эй, малец! — услышал он прежний, хриповатый голос. — Ты погоди… Куда ты?

Порфирий настиг мальчика уже на самом пороге, левой рукой ухватил за плечо.

Ты видишь… весь я избитый. Рука худо владеет, — будто оправдываясь, проговорил он.

И Борису стало жаль его. Может, вовсе и не со зла, а от боли так трудно говорит дядя Порфирий. Вон ведь крепко как держит, не хочет отпускать. А Порфирий еще говорил:

Бабы пошли тут, за избой, дров попилить. Печку истопят, будет тепло…

А тетя Лиза на станции, в мастерских, — крикнула издали Ленка и заойкала: Маринка снова пропела «ма-ма».

Может, и она подойдет… Ты ее дождися. — И эти его слова теперь прозвучали совсем как просьба. Просьба большого человека, которому больно и тяжело разговаривать. Порфирий потоптался, отошел к кровати, лег, отвернулся к стене. Сказал еще раз: — Ты оставайся, оставайся.

Борис сострадательно посмотрел па него. Хотел спросить: кто его так сильно поранил? Но открылась дверь, и вошла Дарья, а вслед за нею Клавдея. Обе с большими охапками дров. Со звоном посыпались на пол у печи сухие поленья. Ленка с куклой бросилась к Дарье:

Мама, мама!

Клавдея увидела Бориса, всплеснула руками:

— Миленький ты мой! Вот гость дорогой! Не ждали… И уже потащила шубу с него, и рукой потрепала вихры, и на край стола насыпала горсть кедровых орехов.

Угощайся, Бориска!

Дарья разглядывала куклу, Ленка вертелась около и все старалась качнуть Маринку так, чтобы та пропела «ма-ма». А Клавдея уже щепала лучину, всовывала поленья в громыхающую железную печь. Выставив, через плечо пальцы, — прищелкивала.

Бориска, миленький, глянь спички на полке. Сразу закипела веселая, вольная жизнь, та, которая