Винсент поморщился. Ведь знает же прекрасно, что никого он на толпу натравливать не будет, но пользуется суевериями, чтобы разогнать зевак. Все же хорошо, что Эревард видит только его затылок. Ведь Винсент провел ночь дома с любимой женой под боком, а капитана стражи с его людьми выдернули из постелей и заставили караулить трупы под завалами, потому еще неизвестно, у кого больше прав кривиться.
Но почему тел так много?
– Сколько человек должны были ночевать в доме? – спросил он.
– Две горничные, кухарка с помощницей, дворецкий, девушка, которая встречала гостей в мастерской, две швеи, три помощницы-мага.
– Работницы жили в доме? – удивился он.
– Да, – почему-то ему ответил наставник, а не Освальд. – Она нанимала только незамужних и поселяла в доме, чтобы дорога не забирала у них время от работы. Платила щедро, это верно, но и спины девчонки не разгибали от зари до темна.
Тогда понятно, откуда так много фиолетовых сгустков. Но неужели никто не смог выбраться из огня? Судя по расположению тел, никто не переступил порога своей комнаты. Так стремительно заполыхало, или была другая причина?
Винсент задумался, почему Корси не держала дома артефакты против пожара? Разумники с кафедры теоретической магии придумали их еще полгода назад. Не доверяла новинке? Конечно, непробиваемой защиты артефакты не обеспечивали, но благодаря им пожар достаточно долго не распространялся, и люди успевали покинуть дом, а хорошие стихийники – и погасить огонь прежде, чем он разбушуется окончательно.
– Почему не сработали артефакты? – пробормотал себе под нос наставник.
– Все-таки были? – спросил Винсент.
– Розальба хвасталась, что подарила два артефакта Корси, и когда однажды дура-швея забыла горящую свечу и та подожгла лоскуты на полу, артефакты разбудили ее, причем держали огонь так хорошо, что Корси с девочками сама потушила пламя. Дом почти не пострадал, только комната, где все это случилось. Корси несколько месяцев потом рассказывала клиенткам о пожаре и артефактах, Розальба на них озолотилась.
– Почему вы не сказали об этом дома?
– Хотел посмотреть на месте прежде, чем строить предположения. Либо артефакты не сработали, либо их нейтрализовали.
– Не-стихийник способен нейтрализовать защиту от пожара? Хватит сил? – Винсент в который раз пожалел, что уделял стихиям не так много внимания, как хотелось бы.
– Ты забываешь, что ведьмак всегда может занять силу. – Наставник пожевал губами. – Хватит теоретизировать. Работай. Будут факты – будем обсуждать. Осилишь допросить всех?
Винсент невольно коснулся накопителя на запястье. Лежи все тела в мертвецкой – осилил бы несомненно, но этих нужно сперва поднять и заставить вылезти из-под завала. Впрочем… он сунулся в сумку. При виде извлеченной оттуда керамической бутыли, плотно заткнутой пробкой, наставник присвистнул.
– Интересные у тебя методы. Уверен?
– Не в первый раз.
– И правда, что это я вздумал щуку плавать учить. Давай. Вытащишь мертвяков, зайду поосмотрюсь.
– Что там можно увидеть после того, как все обвалилось? Как бы перекрытия на вас не рухнули
В самом деле, кое-где они уже провалились, кое-где остался лишь каркас, изъеденные огнем балки, и надежным они не выглядели.
– Яйца курицу тоже не учат, – фыркнул наставник.
Виснент не стал настаивать. Выдернул пробку, замахнул зелье. Разом, точно крепкое хлебное вино, чтобы не заколебаться.
Он ненавидел боевую некромантию.
Фиолетовый туман исчез, пожрав другие цвета. Весь мир превратился в гравюру, приглушились звуки, пропали запахи, даровав взамен неведомое живым ощущение покоя и безмятежности. Не просто так неведомый ведьмак целых два раза маскировал свои преступления под самоубийства: некроманты сводили счеты с жизнью чаще остальных магов.
Сейчас Винсенту казалось, что смерть повсюду и он сам стал смертью. Но жизнь была рядом, вторгаясь в покой и безмятежность, обжигая душу, будто крапива – кожу. В такие моменты Винсент понимал, откуда у мертвяков такое яростное желание добраться до живых и уничтожить, стереть из мира это слишком суетливое, громкое, саднящее, раздражающее.
Не он – сама смерть потянулась к погребенным под рухнувшими перекрытиями, разрешая на время стать таким же суетливым и громким. Сама смерть зашептала им в уши, указывая на это, живое, раздражаюшее, позволила добраться до него, вгрызться в плоть, омыться горячей кровью. И они на миг обрели подобие утерянной жизни, чтобы уничтожить ее, неся в мир вечный покой.
Визг и вой толпы донесся словно сквозь вату. Фиолетовые сгустки превратились в человеческие контуры, поднялись, прорываясь сквозь обломки досок и балок подобно траве, прорывающейся сквозь булыжную кладку, и двинулись к дверям дома.