Проблема личности в философии классического анархизма

Вместе с тем, подчеркивая подчиненность и несамостоятельность эмоционально-художественного начала в личности, Прудон не отказывает этому началу (и художнику, как члену общества) в определенном своеобразии и автономии. Именно в этом – эстетическом начале, по Прудону проявляется «качественное» различие между личностями, тогда как в интеллектуальном отношении люди различаются лишь «количественно» (эта позиция сходна с взглядами Годвина, но несколько «смягчает» их и расширяет сферу личного своеобразия). Художник не просто механически копирует и воспроизводит (как ремесленник) некие «идеи», но вносит в них нечто свое, своеобразное, произвольное – пусть это лишь своеобразие в форме и средствах выражения. «Эти-то произвольные отступления и дают искусству жизнь и разнообразие» (313; 44) – несколько отступает Прудон от строгого и однообразного рационализма в своем отношении к личности. Художник – в обществе, и эстетически-эмоциональная способность – в человеке, воплощают у Прудона творческое, своеобразное, свободное, неповторимое, иррациональное, качественно-личностное начало и всему этому Прудон отводит определенное место, однако, несомненно, подчиняя общим, рациональным и сверхличным целям и задачам. Художник не изгоняется, но ставится под контроль ученого и философа с их разумом, логикой и необходимыми законами. Хотя, по мнению Прудона, искусство – это длинная, окольная, и допускающая варианты дорога к Справедливости, к которой ведет более короткая и прямая дорога – дорога Науки и Права, но, тем не менее, эта дорога оставляет для личности и ее творчества какое-то место, хотя, как и в учении Годвина, ставит личность в узкие и тесные рамки познания Необходимости и служения Справедливости. Свобода, творчество, варианты самовыражения допускаются [86], но заранее известно содержание, цель и смысл всей деятельности. Идея, содержание, по Прудону, всегда должно явно доминировать в художественном творчестве над формами и способами выражения.

Говоря о соотношении личности гения – художника или ученого – с обществом, Прудон склонен абсолютизировать значение общества и сводить роль гения к функции простого глашатая и выразителя общественных идей и настроений, почти полностью исключая (и считая такое исключение желательным!) его личное творчество. Приведем высказывания Прудона по этому поводу: «Человек не творит своих идей, но получает их; он не образует истины, но открывает ее; он не изобретает ни красоты, ни справедливости, – они сами открываются ему при наблюдении явлений и взаимодействия предметов» (315; 21). «Что касается до литературы и искусства, то в этих сферах все усилия гения должны быть направлены на то, чтобы выразить идеал массы» (315; 148). По мнению Прудона, чем мысль художника «безличнее, чем большему числу людей она нравится, тем выполнение ее ему лучше удается» (313; 323).

Таким образом, позиция Прудона вполне ясна: в вопросах содержания ученые, художники, литераторы должны стремиться к «безличности», выражая «идеал массы» и «идеи эпохи», но в средствах воплощения они могут проявить свою личность: «оригинальность художника проявляется обыкновенно в выборе сюжетов, в манере их обсуждения и выполнения» (313; 323-324).

В этих суждениях Прудона ясно проявляется фатализм, объективизм, рационализм его взглядов и представление о личности, как о феномене хотя и существенном, но явно детерминированном, служебном и служащем, подчиненном вечной Истине и Справедливости. Вновь и вновь французский мыслитель подчеркивает эту мысль: «поэты и художники в человечестве – то же, что певчие в церкви или барабанщики в полку. Мы требуем от них не их личных впечатлений, а своих, они не для себя рисуют, поют и играют, а для нас. Вследствие этого не в них лежит причина нашего восторга, сочувствия к ним и их славы; они только верные и громкие отголоски всего этого; причины чудес поэзии и искусства лежат не в индивидуальной способности того или другого лица, но в идеалистической способности всего общества» (313; 146). Все, что должно быть сказано, открыто, выражено – произойдет неизбежно, – следуя за Гегелем, убежден Прудон. И гений, заимствуя «идеи» из Природы и выражая «идеи», имеющиеся в обществе, может лишь служить и повиноваться. Перед лицом вне и над-личностного Абсолюта, все своеобразие личности, вся ее динамика, все ее творчество, носят, по большому счету, несущественный и второстепенный характер; объект господствует над субъектом, Справедливость и Истина безраздельно царят над личностью.

Субъектом как исторического, так и художественного и научного творчества, в конечном счете, по Прудону выступают человечество, нация, эпоха, дух – но не личность, которая довольствуется ролью «агента» этого творчества.