Проблема личности в философии классического анархизма

И эти «обычные» личности как раз являются творцами истории, а также ее жертвами. Не раз Бакунин подчеркивает (в отличие от Прудона), что даже отдельная личность, выработавшая свой идеал и поставившая перед собой цель, может что-то значить в историческом процессе: «в обществе самое ничтожное человеческое существо представляет собой частицу общественной силы» (28; 150). Личность не в состоянии выйти из «потока причинности», но и без нее, без участия одной-единственной личности, эта «мировая причинность» будет неполной и изменится. А, объединяясь с другими личностями, она может изменить ситуацию – утверждает Бакунин, проповедуя против «объективистов»: гегельянцев и позитивистов, активную роль «личного дела» в истории.

Порой, впрочем, увлекаясь, М.А.Бакунин говорил о «жалких личностях», «которые, подобно волнам, поднимаются, чтобы потом исчезнуть в огромном океане коллективной жизни человеческого общества» (234; 524). Но он, однако, остро ощущал этих «жалких личностей», затерянных в анонимном обществе, их страдания и боль, их уникальность и подлинное значение.

Приведем, пожалуй, наиболее замечательное высказывание Бакунина о роли личности в истории, чрезвычайно сходное с аналогичными размышлениями Белинского: «До настоящего времени вся история человечества была лишь вечным и кровавым приношением миллионов бедных человеческих существ в жертву какой-либо безжалостной абстракции: богов, отечества, могущества государства, национальной чести, прав исторических, прав юридических, политической свободы, общественного блага… Миллиарды человеческих индивидов, составляющих живой и страдающий материал этой истории, одновременно торжествующей и мрачной, – торжествующей с точки зрения ее общих результатов и мрачной, поскольку она представляет огромную гекатомбу человеческих жертв, «раздавленных колесами ее колесницы», – эти миллиарды безвестных индивидов, без которых, однако, не был бы достигнут ни один из великих абстрактных результатов истории и на долю которых – заметьте это хорошенько – никогда не выпала возможность воспользоваться ни одним из достигнутых результатов, – эти индивиды не найдут себе ни малейшего места в истории. Они жили и они были принесены в жертву, раздавлены для блага абстрактного человечества, вот и все» (234; 480-481). Бакунин никогда не забывал, в отличие от Прудона, что – «самый… факт прогрессивного человечества реален и жизненен, лишь поскольку он проявляется и осуществляется в определенное время, в определенном месте, в людях действительно живых, а не в его общей идее» (234; 476). Понимая историю как процесс изживания человеком своей животности и обретения своей человечности, Бакунин не считает эту «человечность» чем-то статичным, раз и навсегда данным, достижимым в близком будущем или уже достигнутым: «в поисках самого себя, после всех физиологических и исторических странствий, человек должен был исчерпать все возможные глупости и все возможные беды, прежде чем сумел осуществить то малое количество разумности и справедливости, что царит ныне в мире» (28; 67). Нам представляется поистине замечательным это живое восприятие Бакуниным истории как оптимистической трагедии, всегда исполненной глубокого драматизма и напряжения, актером и героем которой является индивидуальная человеческая личность: святая и грешная, темная и бунтующая, страдающая и гибнущая, животная и вместе с тем божественная, порабощенная и рвущаяся к свободе, великая и безымянная.

Заложенные в человеке инстинкты, стихийный жизненный опыт достигают постепенно стадии самоосознания «собственной идеи» (в применении к народу, Бакунин говорит о выработке народного идеала – см. 28; 510). Резюмируя свое понимание истории, Бакунин пишет: человек «вышел из животного рабства и, пройдя через божественное рабство, переходный этап между его животностью и человечностью, идет ныне к осуществлению своей человеческой свободы» (234; 456).