Проблема с миром

Броуд принялся закатывать рукава, раздумывая, что сказать дальше. Медленно. Аккуратно. Хорошо, когда твои действия расписаны заранее. Это помогает. Он убеждал себя, что делает это для Май, для Лидди. И тут же подумал – а что бы они сказали, если бы знали? Ответ ему не понравился. Вот поэтому им лучше не знать. Ни сейчас, ни потом.

– За свою жизнь я убил, наверное… человек пятьдесят. Может, больше. Пленных в том числе. Просто выполнял приказания, но… Все равно я сделал это. Сперва я их считал, потом постарался забыть, сколько насчитал… – Броуд посмотрел вниз, на маленький клочок пола между ботинками Худа. – Честно сказать, обычно при этом я был в стельку пьян. Старался надраться как можно сильнее. Так что – все в тумане… Помню одного парнишку, еще на войне. Стириец, наверное. Он все лопотал мне что-то по-своему, а я не мог понять ни единого слова… Я скинул его со стены. Стена Мусселии, сколько в ней было, шагов тридцать в вышину?

Он взглянул на Хальдера:

– Ты же был при Мусселии, верно?

Тот кивнул:

– Скорее двадцать.

– Ну все равно довольно высоко. Он ударился об повозку. – Броуд врезал себе ребром ладони по ребрам, показывая место. – Буквально сложился пополам, боком. Ни один человек не может остаться живым в таком виде. В смысле, его ступни показывали назад! И тогда он начал выть.

Броуд медленно покачал головой:

– Клянусь, такие звуки, должно быть, можно услышать в аду. Он выл и выл, и этому не было конца… Да, на войне доводится повидать всякое. После этого на все уже смотришь по-другому.

– Верно, – буркнул Хальдер.

Худ смотрел на них широкими глазами:

– Ты что, считаешь, что такими вещами можно хвастаться?

– Хвастаться? – Броуд тоже взглянул на него поверх стекляшек, так что лицо Худа виделось просто размытым пятном в свете фонаря. – Еще чего! Я просыпаюсь в холодном поту. Иногда в слезах – когда получается не орать. Не вижу ничего плохого, чтобы в этом признаться.

– Я тоже, – сказал Хальдер.

– Я просто… хочу, чтобы ты увидел. – И Броуд надвинул стекляшки обратно на нос, так что дужка снова попала в привычную канавку. – Увидел, к чему все это идет, прежде чем мы туда доберемся и поймем… что на самом деле нам этого вовсе не хотелось.

Он поморщился. Все звучало совсем не так, как надо. Жаль, что он так плохо владеет словами – хотя, честно сказать, одними словами такую работу обычно и не сделаешь. Вот Малмер, он умел говорить. И глянь, куда это его привело.

– Я просто пытаюсь тебе втолковать…

– Мастер Броуд!

Он удивленно обернулся. В кабинке конторы, водруженной на опорах в дальнем конце склада, горел одинокий огонек. Возле ведущей туда лестницы кто-то стоял – женская фигура, высокая, стройная и изящная.

Броуд ощутил, как у него мерзко засосало под ложечкой. В последнее время он ждал от маленьких женщин гораздо больше бед, чем от крупных мужчин.

– Сейчас… погоди, – сказал он, поднимаясь.

– Ну он-то никуда не денется, – отозвался Баннерман и потрепал Худа по щеке. Тот отдернулся.

– Имей уважение! – буркнул Броуд, уже шагая обратно через гулкое пространство склада. – В конце концов, это ничего не стоит.

Это была Зури. Она выглядела обеспокоенной, и это сразу же обеспокоило его. Броуду еще не доводилось встречать женщин, которых было бы так трудно взволновать.

– Что случилось? – спросил он.

Она кивнула на лестницу, ведущую в кабину конторы:

– Леди Савин здесь.

– В смысле? Прямо сейчас?

– Она хочет посмотреть, как вы работаете.

На какое-то время ее слова повисли между ними в темноте. Делать это – одно дело. Он всегда мог сказать себе, что это необходимо. Другое дело – захотеть на это смотреть.

– Может, вы смогли бы ее как-то… отговорить?

Броуд скривился:

– Если бы я умел убеждать людей словами, мне не приходилось бы делать это по-другому.

– Мой наставник по писаниям любил повторять, что те, кто стремится и терпит неудачу, не менее благословенны, чем те, кто достигает цели.

– Вот уж не сказал бы.

– От попытки вреда не будет.

– В этом я тоже сомневаюсь, – пробормотал Броуд, поднимаясь следом за ней по ступеням.

От двери Савин показалась ему такой же, как обычно: спокойной и выдержанной. Но взглянув на нее поближе при свете фонаря, Броуд сразу понял, что что-то не так. Края ее ноздрей были болезненно-розовыми, в глазах горел возбужденный огонь, из парика выбилась прядка. Потом он заметил на ее жакете бледные следы подтекших пятен – у нее это было более шокирующим, чем полная нагота у кого-нибудь другого.

– Леди Савин, – проговорил он. – Вы уверены, что вам стоит сейчас здесь быть?

– Ваша забота чрезвычайно приятна, но у меня крепкие нервы.

– Это конечно. Я думаю не о вас. – Он понизил голос. – По правде говоря, когда вы рядом, из меня вылезает все самое худшее.

– Ваша беда, мастер Броуд, в том, что вы путаете лучшее в себе с худшим. Мне необходимо, чтобы работы на канале продолжились с завтрашнего утра. С раннего утра. Мне нужно, чтобы канал наконец открылся и начал приносить мне деньги!