— Да я, собственно, и не боюсь никаких упреков, — говорит та из них, которая, по-видимому, играет первую скрипку (с ней, собственно, я и веду диалог). — Мне что? Просто, повторяю, вам придется долго ждать. А в четыре у него совещание… А ровно в пять он уедет и больше в редакцию не вернется.
Я достаю «толстый» журнал и принимаюсь читать. Вернее, делаю вид, что читаю. Читать я, конечно, не в состоянии.
В этой приемной сидишь словно на каком-то пригорке — продуваемая всеми ветрами, простреливаемая всеми взглядами. Беспрестанно входят какие-то люди. Некоторые потопчутся возле секретарского стола, перекинутся с секретаршами словом—другим и выходят обратно. Другие проходят в начальственный кабинет. Иные из них — ничего не говоря секретаршам, ничего у них не спрашивая. То и дело раздаются телефонные звонки, слышатся распоряжения, передаваемые по селектору. Иногда дверь кабинета открывается, и на пороге появляется кто-либо из тех, кто при мне туда не входил. Насколько я понимаю, там уже происходит какое-то совещание. Или просто беседа. Чаще всего в дверном проеме возникает плотная приземистая фигура с депутатским флажком на лацкане. По каким-то неуловимым признакам, по безапелляционной интонации, с которой этот человек отдает секретаршам распоряжения (а распоряжения отдают, кроме него, и другие), я делаю для себя заключение, что это и есть главный редактор (спросить секретарей мне неловко, да я и уверена, что не ошибаюсь).
Проходит около часа. Наконец дверь распахивается широко, и из нее шумной толпой выходят человек десять. Главный редактор идет последним, как и подобает хозяину кабинета.
— Я буду через час, — бросает он секретаршам.
Тут-то я и преграждаю ему дорогу (краем глаза вижу, как «первая» секретарша закусывает губу).
— Извините, я хотела бы с вами поговорить. У меня минутное дело.
Главный колеблется. Вопросительно смотрит на секретарш.
Потом, возможно, вспомнив, что он, как и Торидзе, из того, вежливого поколения, не без галантности приглашает меня в кабинет.
— Я догоню вас, — говорит он остальным, вышедшим раньше его.
— У меня минутное дело, — повторяю я, когда мы усаживаемся с двух сторон такого же огромного, как у его зама, стола, причем мне приходится смотреть на него несколько снизу и сбоку. Собственно, в нем нет ничего такого, что могло бы наводить ужас, — чего они все так его боятся? Взгляд приветливый, доброжелательный… Я, как можно короче, объясняю, что за дело меня к нему привело, в чем заключается моя просьба. Он нажимает на кнопку:
— Попросите ко мне Торидзе и Рыбникова. Только срочно — меня внизу ждут люди.
Примерно через минуту появляются оба вызванных (можно, оказывается, и Рыбникова извлечь из его подполья — было бы желание). Маленький Торидзе шествует впереди, прямой, как статуя Будды (есть, кажется, такое литературное сравнение). Позади него понуро плетется Рыбников (куда только девался обычный его самоуверенный лоск!).
— Значит, так, — отчеканивает главный, обращаясь к вошедшим, — у меня к вам два вопроса… Только два! — он поднимает два пальца в виде латинской буквы V. Что за анкету вы собирались печатать в текущем номере? Это первый вопрос. И второй: почему изменились ваши планы? Кто из вас может мне ответить? Только прошу коротко и внятно — меня ждут люди.
Чуть подвигается вперед Торидзе:
— Отдел науки предложил анкету, касающуюся того, насколько эффективно осуществляется у нас популяризация науки… На примере одной области — поисков внеземных цивилизаций… У меня были сомнения, скажу вам откровенно: почему именно внеземные цивилизации? Почему мы не говорим о популяризации физики, химии, биологии? Психологии, наконец… Но мы посоветовались с секретариатом и решили; пусть будут внеземные цивилизации… В конце концов почему бы и нет? Люди интересуются…
— Так, ответ на первый вопрос ясен. Теперь второй.
— Почему изменились наши планы? Вы ведь сами распорядились поставить в этот номер рецензию на книгу Прокофьева…
— Так, ответ на второй вопрос совершенно неудовлетворителен. Я распорядился, ну и что? Объясните мне, бога ради, я этого никак не могу уразуметь — какая связь между этой анкетой и рецензией?
— Вы же понимаете: рецензию надо куда-то ставить… Надо чем-то жертвовать…
Лицо главного редактора изобразило такую гримасу, будто он только что целиком разжевал лимон.
— Послушайте, я вас умоляю — без демагогии. Я ведь вам сказал: меня люди ждут. Почему вы так любите все ваши промахи, все ваши глупости, все ваши… — он замялся, подыскивая слово похлестче, — все ваши ляпсусы — сваливать на главного редактора? Причем делаете это за моей спиной, втихомолку, объясняете посторонним людям, что это, мол, все проделки главного редактора. Они ведь уже успели вам растолковать, — обратился он неожиданно ко мне, — что это главный редактор — злыдень этакий — взял и снял анкету, составленную вашим мужем?
Я опустила глаза. Торидзе и Рыбников густо покраснели.