Проблема Спинозы

— Преимущество? А как насчет выживания? Разве люди не всегда жили в той или иной форме общины, пусть даже это просто семья, род? Как еще мы могли бы выжить? Ты вообще не испытываешь никакой радости от общности? Никакого чувства принадлежности к группе?

Бенто начал было качать головой, но тут же перестал.

— Я ощутил это, что достаточно странно, за день до нашей предыдущей встречи. По дороге в Амстердам я увидел группу евреев-ашкенази, которые совершали церемонию Ташлих. Я плыл на трекскойте, но тут же сошел с него и пошел им навстречу. Со мной поздоровалась пожилая женщина по имени Рифка и подарила мне кусок хлеба. Не знаю почему, но ее имя застряло в моей памяти. Вместо того чтобы бросить Рифкин хлеб в воду, я съел его. Медленно, по крошке. И это было необыкновенно приятно… Правда, потом, когда я снова двинулся в путь, мое ностальгическое чувство ослабело. Все это впечатление было лишним напоминанием о том, что херем подействовал на меня сильнее, чем я думал. А теперь наконец боль от изгнания угасла, и я не ощущаю никакой, совершенно никакой потребности погружаться в общину.

— Но, Бенто, объясни мне, как ты можешь жить в таком одиночестве? Ты же по природе не холодный, не отстраненный человек! Я уверен в этом, потому что каждый раз, как мы бываем вместе, я чувствую очень сильную связь между нами, с твоей стороны не меньше, чем с моей. Я знаю, что между нами существует любовь.

— Да, я тоже ощущаю эту любовь и всем сердцем дорожу ею, — Бенто вгляделся в глаза Франку — всего на миг, а потом отвел взгляд. — Одиночество… Ты спрашиваешь о моем одиночестве. Бывают моменты, когда я от него страдаю. И так сожалею, что не могу поделиться своими идеями с тобой! Когда я пытаюсь прояснить свои мысли, я нередко представляю, как мы вместе их обсуждаем.

— Бенто, кто знает — может быть, это наш последний шанс… Пожалуйста, давай поговорим о них сейчас. По крайней мере, расскажи мне о главных направлениях, в которых ты ведешь поиски.

— Да, я тоже этого хочу, но с чего начать? Начну со своей собственной отправной точки: что я такое? Что есть моя суть, моя сущность? Что делает меня тем, что я есть? Что следует из того, что я такой-то человек, а не какой-нибудь другой? Когда я думаю о бытии, фундаментальная истина кажется очевидной: я, как и всякая живая тварь, стремлюсь сохранить собственное бытие. Я бы сказал, что этот conatus, желание продолжать жить и развиваться, является движущей силой всей деятельности человека.

— Итак, ты начинаешь с одиночного индивидуума, а не с противоположного полюса — с общины, которую я считаю высшей сущностью?

— Но я не представляю себе человека как существо одинокое! Просто у меня иное представление об идее связи. Я ищу радостного переживания, которое исходит не столько из единения, сколько из утраты отчужденности.

Франку озадаченно покачал головой.

— Ну вот, ты еще только начал, а я уже запутался. Разве единение и утрата отчужденности — не одно и то же?

— Между ними есть тонкое, но важнейшее различие. Позволь, я поясню. Как ты знаешь, в самом основании моего подхода лежит идея о том, что благодаря одному только рассудку мы можем отчасти понять сущность Природы или Бога. Я говорю «отчасти», потому что истинное бытие Божие есть тайна, выходящая далеко за пределы мышления. Бог бесконечен, а поскольку мы — создания конечные, наше видение ограничено. Я ясно выражаюсь?

— Пока да.

— Таким образом, — продолжал Бенто, — чтобы усилить свое понимание, мы должны пытаться рассматривать этот мир sub specie aeternalis — с точки зрения вечности. Иными словами, мы должны преодолевать препятствия на пути к познанию, которые происходят от нашей привязанности к собственному «я»… — Бенто сделал паузу. — Франку, у тебя ошарашенный вид.

— Я потерялся. Ты собирался объяснить про утрату отчужденности. И что с ней случилось по дороге?

— Терпение, Франку. О ней будет дальше. Сначала я должен обеспечить декорации. Как я говорил, чтобы рассматривать мир sub specie aeternalis, я должен отбросить собственную индивидуальность — то есть свою привязанность к себе — и рассматривать все с абсолютно адекватной и верной точки зрения. Когда мне удается это сделать, я перестаю ощущать границы между собой и другими. Как только это происходит, в меня вливается колоссальное спокойствие, и никакое событие, затрагивающее мое «я», включая смерть, не может на него повлиять. И когда другие достигнут этой точки зрения, мы сделаемся друзьями друг другу, станем желать другим того же, чего желаем себе и действовать из высоких побуждений. Таким образом, это блаженное и радостное переживание является следствием утраты отделенности, а не единения. Так что, как видишь, различие есть — различие между людьми, жмущимися друг к другу в поисках тепла и безопасности, и людьми, которые делят друг с другом просвещенный радостный взгляд на Природу или Бога.

Франку, все по-прежнему озадаченный, проговорил: