Проблема Спинозы

Трибунал воспринимал Розенберга гораздо более всерьез, чем когда-либо делали сами нацисты. Много раз во время заседаний его называли ведущим идеологом нацистской партии, человеком, который создал схему уничтожения Европы, и Розенберг ни разу не опроверг этих обвинений. Можно представить себе смешанную реакцию Геринга: он пренебрежительно фыркал, когда заходила речь о предполагаемом значении Розенберга в Третьем рейхе — и вместе с тем посмеивался над явным непониманием Розенбергом того, что он вгоняет гвозди в крышку собственного гроба.

Во время долгого предоставления свидетельств защиты уклончивость Розенберга, его педантский тон и сложный язык чрезвычайно раздражали прокуроров. В отличие от Гитлера, они не прониклись его притязаниями на глубину мысли — возможно, потому, что юристы Нюрнбергского процесса имели возможность заглянуть в результаты его /Q-теста (американский психолог лейтенант Г.М. Гилберт провел тестирование всех подсудимых). Коэффициент интеллекта Розенберга — 124 балла — был весьма средним среди обвиняемых (правда, Юлиус Штрайхер — главный редактор любимой газеты Гитлера, не сумел набрать больше 106 баллов). И хотя Розенберг сохранял свою привычную сардоническую усмешку превосходства, ему больше не удавалось никого ввести в заблуждение, будто в его голове бродят мысли гораздо более глубокие, чем окружающие в состоянии понять.

Главный американский советник, судья Верховного суда США Роберт Дж. Джексон сказал: «Именно Розенберг, интеллектуальный верховный жрец «расы господ», создал доктрину ненависти, которая дала импульс к уничтожению еврейства, именно он претворил свои бесчестные теории в практику против восточных оккупированных территорий. Его расплывчатая философия добавила в длинный список нацистских зверств еще и скуку».

В собрании своих писем Томас Додд, главный обвинитель со стороны американцев (и отец сенатора Кристофера Додда) выразил свои чувства к Розенбергу: «Прошло еще два дня. Я проводил перекрестный допрос Альфреда Розенберга и думаю, что проделал неплохую работу… Допрашивать его было чрезвычайно трудно: он — уклончивый лживый негодяй, если я хоть немного разбираюсь в людях. У меня он вызывает настоящую неприязнь: такой мошенник и лицемер!»

Сэр Дэвид Максвелл, главный британский обвинитель, говорил: «Единственным предъявленным доказательством его невиновности было утверждение, что Розенберг и мухи не обидит — и что свидетели видели, что мух он не обижает. Розенберг был мастером эвфемизма, бюрократическим педантом, чьи казавшиеся бесконечными предложения вились, подобно змеям, переплетались и слипались друг с другом, как переваренные спагетти».

А заключительное заявление генерала Руденко — главного обвинителя со стороны СССР, заканчивалось такими словами: «Несмотря на старания Розенберга жонглировать историческими фактами и событиями, он не может отрицать, что был официальным идеологом нацистской партии; что уже четверть века назад он заложил «теоретический» фундамент фашистского гитлеровского государства, который в течение всего этого периода нравственно уродовал миллионы немцев, готовя их «идеологически» к чудовищным преступлениям, совершенным гитлеровцами».

У Розенберга оставалась одна возможная эффективная линия защиты: заявить, что коллеги-нацисты никогда не воспринимали его всерьез, и все предложенные им в отношении оккупированных стран Восточной Европы политические шаги были полностью проигнорированы. Однако у него было слишком раздутое мнение о собственной ценности, чтобы публично признать свою незначительность. Вместо этого он предпочитал час за часом блуждать вокруг да около. Как писал один из наблюдателей процесса, «уловить то, о чем он говорил, было так же невозможно, как схватить кусок облака».

В отличие от остальных подсудимых, Розенберг так и не отрекся. До самого конца он оставался единственным истинно верующим. Он ни разу не отверг Гитлера и его расистскую идеологию. «Я не видел в Гитлере тирана, — заявил Розенберг суду, — но, как и многие миллионы национал-социалистов, я доверял ему лично на основе опыта 14-летней борьбы. Я верно служил Адольфу Гитлеру, а также поддерживал все, что партия делала все эти годы». В разговорах с другими подсудимыми он защищал Гитлера с еще большим пылом: «Сколько бы раз я ни прокручивал все это в мыслях, я по-прежнему не могу поверить, что в характере этого человека есть хотя бы малейший изъян». Он продолжал настаивать на правильности своей идеологии: «В течение последних 25 лет мною двигало лишь желание служить не только немецкому народу, но и всей Европе — на самом деле, всей белой расе». А незадолго до казни он выражал надежду на то, что идея национал-социализма никогда не будет забыта и «возродится от нового поколения, закаленного страданием».