Проблема Спинозы

Альфред еще на несколько недель задержался в Ревеле, пытаясь заработать на жизнь преподаванием в школах, где обучение велось на немецком языке. Однажды он, к собственному изумлению, даже получил небольшую премию за два своих рисунка — первые и единственные деньги, которые ему за всю его жизнь принесло искусство. Следующим вечером в праздничном настроении он забрел на городской митинг и стоял в задних рядах слушателей, увлеченно прислушиваясь к дебатам о будущем Эстонии. Вдруг по внезапному наитию, словно в трансе, он пробился в первые ряды зала и произнес краткую страстную речь об опасностях еврейского большевизма, надвигавшегося со стороны соседней России. Смутился ли он, когда еврей — владелец крупного торгового дома перебил его выступление и повел к выходу большую группу евреев в знак протеста? Вот еще! Губы Альфреда изогнулись в понимающей усмешке, поскольку он был совершенно убежден, что такая очистка аудитории — дело благое. Он не желал зла этим евреям. Он надеялся, что им будет тепло и хорошо в их собственных уютных кухнях. Он просто хотел, чтобы они убрались из Ревеля. Медленно вызревали семена великой идеи: пусть убираются не только из Ревеля, не только из Эстонии, но из всей Европы. Когда все евреи уйдут из Европы, фатерлянд будет лишь в большей безопасности и двинется к полному расцвету.

День за днем росла его решимость эмигрировать в Германию: он больше не желал задерживаться в незначительной периферийной стране. Эстония, ныне лишившаяся германских войск, дрейфовала к неопределенному будущему слабой зависимой державы или, того хуже — трофея еврейско-русских большевиков. Однако как же ему уехать? Дороги, ведущие в Германию, были перекрыты, а все поезда реквизированы военным ведомством для охваченных унынием войск, возвращавшихся на родину. И тут Альфреда, загнанного в ловушку и потерявшего ориентацию, впервые навестил ангел удачи.

Как-то раз в кафе для рабочих, где Альфред частенько обедал, он сидел, потягивая пиво и закусывая колбасками, одновременно читая «Братьев Карамазовых». Он читал по-русски, но перед ним на столе лежал и раскрытый немецкий экземпляр, и он время от времени останавливался, чтобы оценить точность перевода. Вскоре, раздраженный шумным весельем за соседним столиком, он поднялся, чтобы поискать место потише. Обводя взглядом кафе, он случайно уловил звуки разговора на немецком.

— Да, да, я уезжаю из Ревеля! — говорил средних лет пекарь в обсыпанном мукой белом фартуке, который словно из последних сил удерживал его огромное брюхо. Пекарь широко улыбнулся, открывая бутылку праздничного шнапса для своих троих спутников, наполнил стакан, поднял его над головой и выпил за их здоровье. — Это мой прощальный тост за вас, друзья, — и, надеюсь, мы встретимся в фатерлянде. Хоть раз в своей жизни я сделал что-то умное — о, это особая пекарская хитрость! — он указал себе на голову и живот. — Я принес военному командующему два каравая моего немецкого хлеба и свой лучший яблочно-изюмный штрудель, еще теплый, прямо из печи. Помощник его превосходительства пытался запугать меня и отобрать мое подношение, говоря, что доставит его командующему. Но я обхитрил его и пообещал позже вернуться со штруделем для него самого, который, мол, сейчас стоит в печи. Более того, я сообщил ему, что командующий просил меня доставить заказ лично — ну, это пришлось выдумать на ходу! Потом вошел в кабинет командующего, показал ему свой подарок и стал умолять, чтобы он позволил мне уехать в Берлин. «Как только армия уйдет, плохо мне придется, — говорил я ему. — Эстонцы станут обращаться со мной как с коллаборационистом, потому что я пеку добрый немецкий хлеб и пироги для военных. Вот, взгляните на этот хлеб, плотный и хрустящий! Понюхайте его. Попробуйте!» Тут я отломил корочку и вложил ему прямо в рот. Он прожевал ее, и глаза его так и загорелись от удовольствия. «А теперь понюхайте этот штрудель», — сказал я, поднося пирог к его носу. Он вдыхал аромат моего штруделя — и не мог надышаться. Ну, чувствую я, готово дело: глаза у него начали блуждать, и он даже стал покачиваться взад-вперед, словно околдованный. «А теперь откройте рот и отведайте вкус рая!» Он послушно открыл рот. Словно птичка, кормил я его кусочками штруделя, выбирая те, в которых было побольше изюма, и он, жуя, прямо заурчал от наслаждения. «Да, да, да», — приговаривал он — и без всяких проволочек выписал мне пропуск беженца в Германию. Итак, завтра утром я сажусь на поезд — а вы, друзья мои, приглашены на пончики, тесто для которых поднимается в моей печке, пока мы с вами беседуем!