Проблема Спинозы

— Превосходное начало! Но все же только начало. Далее мы должны проверить калибр ваших орудий. Будьте любезны в двадцать четыре часа принести мне ваше свидетельство очевидца о большевистской революции на тысячу слов — и посмотрим, заслуживает ли оно публикации.

Альфред не двинулся с места. Он вновь бросил взгляд на Дитриха Эккарта, импозантного мужчину с бритой наголо головой, в очках в темной оправе, обрамлявших голубые глаза, с коротким мясистым носом и широким, довольно брутальным подбородком.

— Двадцать четыре часа, молодой человек! Пора приступать к делу.

Альфред огляделся вокруг, явно не желая покидать кабинет Эккарта. Потом робко проговорил:

— Здесь у вас есть какой-нибудь письменный стол в уголке и бумага, которой я смог бы воспользоваться? Увы, я могу работать только в библиотеке, которая сейчас переполнена безграмотными беженцами, пытающимися искать там истину.

Дитрих Эккарт позвонил секретарю.

— Проводите этого соискателя в задний кабинет. И выдайте ему бумаги и ключ. — Альфреду он сказал: — Он плохо отапливается, зато там тихо и есть отдельный вход, так что можете работать там хоть всю ночь, если необходимо. Auf Wiedersehen, встретимся завтра ровно в то же время.

Дитрих Эккарт водрузил ноги на столешницу, загасил в пепельнице сигару и откинулся в кресле, намереваясь вздремнуть. Хотя ему едва перевалило за пятьдесят, к телу своему он относился безжалостно, и складки плоти тяжело свисали с его боков. Рожденный в богатой семье, сын королевского нотариуса и поверенного, он лишился матери еще в детстве, а спустя несколько лет — и отца, и в свой поздний отроческий период втянулся в богемную жизнь, уйдя с головой в наркотики, которые вскоре бесследно растворили состояние, оставленное его отцом. После серии неудачных проб в живописи, в радикальных политических движениях и года учебы в медицинской школе он серьезно подсел на морфин, что в результате потребовало психиатрической госпитализации на несколько месяцев. Затем он попробовал себя в драматургии, но ни одна из его работ так и не увидела сцены. Абсолютно убежденный в своих литературных дарованиях, он обвинил в этих неудачах евреев, которые, как он полагал, захватили власть в немецких театрах и считали оскорбительными его политические взгляды. Жажда мести побудила Эккарта стать профессиональным антисемитом: заново родившись как журналист, он основал газету «На просторах Германии» — передовой листок публикаций, направленных против засилья евреев. В 1919 году время для этого было благоприятным, а его журналистский стиль — притягательным, и вскоре его листок стал востребованным чтением для тех, кого интересовали «гнусные еврейские махинации».

Хотя здоровье Фридриха оставляло желать лучшего и физической энергии ему не хватало, жажда перемен в его душе была огромной, и он с нетерпением ожидал спасителя Германии — человека необыкновенной силы и харизмы, который повел бы Германию к подобающему ей славному положению. Он сразу же уловил, что молодой красавчик Розенберг не был такой личностью: вызывающее жалость стремление Розенберга к чужому одобрению так и выпирало из-под его дерзкой бравады. Но, возможно, для него найдется роль в приготовлении пути для того, кто грядет в будущем…

На следующий день Альфред сидел в кабинете Эккарта, нервно сплетая и расплетая ноги, наблюдая, как редактор читает его «тысячу слов».

Эккарт снял очки и поглядел на Альфреда.

— Для человека, который по профессии — архитектор и никогда прежде не писал подобной прозы, я бы сказал, многообещающая работа! Правда, верно и то, что в этой тысяче слов не найдется ни единого предложения, которое было бы написано грамматически правильно — но, несмотря на этот неудобный факт, ваша работа отличается определенной силой. В ней есть напряжение, есть интеллект и сложность и даже есть несколько — хотя и недостаточно — ярких образов. Тем самым объявляю, что вашей журналистской девственности пришел конец: я опубликую эту статью! Однако впереди ждет работа: здесь каждое предложение так и вопиет о помощи. Тащите сюда свой стул, Альфред, и пройдемся строчка за строчкой.

Альфред с готовностью перенес стул и сел рядом с Эккартом.

— Вот вам первый урок журналистики, — продолжал Эккарт. — Писательская задача состоит в донесении информации. Увы, многие из ваших предложений не ведают об этой простой максиме, а вместо этого пытаются темнить или намекать, что автору известно гораздо больше, чем он предпочел сказать. На гильотину такие предложения — все до одного! Взгляните сюда, и сюда, и сюда… — Красный карандаш Дитриха Эккарта замелькал, как молния. Так начался ученический период Альфреда Розенберга.