– Я уверен, что ты прав, но я также полагаю, что бо́льшая часть этой медлительности проистекает из настойчивости, с которой стареющие раввины и священники цепляются за власть. Так было с рабби Мортейрой, и то же сегодня происходит с рабби Абоабом. Я содрогался, когда ты рассказывал, как он раздувал пламя веры в Шабтая Цви. Я прожил среди суеверий всю юность – и я тем не менее потрясен этой лихорадкой по поводу Цви. Как могут евреи верить в такую чушь? Кажется, невозможно переоценить их способность к иррациональности! Каждый раз, как мы моргаем, где-нибудь в этом мире рождается глупец.
Франку в последний раз откусил от огрызка яблока, усмехнулся и спросил:
– Бенто, могу я сделать замечание в стиле Франку?
– А, вот и десерт! Что может быть лучше! Погоди, я приготовлюсь, – Бенто откинулся на спинку кресла и оперся на валик. – Думаю, я вот-вот услышу нечто о себе самом.
– Ты говорил, что мы должны освобождать себя от пут аффектов – но, однако, сегодня твоя собственная страстность прорывалась наружу несколько раз. Хотя ты полностью простил человека, который пытался убить тебя, ты страстно возмущаешься рабби Абоабом и теми, кто принял нового мессию.
Бенто кивнул:
– Да, это верно.
– Более того, ты проявил большее понимание в отношении еврея-убийцы, чем в отношении точки зрения моей жены. Разве не так?
Бенто снова кивнул, теперь осторожнее.
– Продолжайте, учитель.
– Однажды ты говорил мне, что человеческие эмоции можно понимать так же, как линии, плоскости и геометрические тела. Верно?
Еще кивок.
– Тогда не попробовать ли нам применить эти самые принципы к твоей ругательной реакции на рабби Абоаба и наивных последователей Шабтая Цви? И на мою жену Сару?
Бенто непонимающе посмотрел на него.
– К чему ты ведешь, Франку?
– Я прошу тебя применить твои инструменты понимания к твоим же собственным эмоциям. Вспомни свои слова, обращенные ко мне, когда я так злился на того убийцу. «Всё, каждый факт, без исключений, – говорил ты, – имеет свою причину, и мы должны понимать, что все происходит по необходимости». Я правильно изложил?
– Твоя память безупречна, Франку.
– Благодарю. Так что давай применим тот же логический подход и сегодня.
– Ты же сам знаешь, что я не могу отклонить это предложение, при этом утверждая, что стремление к разуму – мой
– Хорошо. Ты помнишь мораль талмудической сказки про рабби Йоханона?
Бенто кивнул:
– Заключенный не может освободить сам себя. Несомненно, ты имеешь в виду, что я могу освобождать других, но не себя самого.
– Именно. Вероятно, я могу понять о Бенто Спинозе нечто такое, чего он сам понять не может.
Бенто улыбнулся:
– И почему же твое зрение острее, чем его?
– Именно из-за того, что ты описал пару минут назад: твое собственное «я» стоит на пути и застит твой взгляд. Возьми, к примеру, свой резкий комментарий о доверчивых глупцах из Амстердама, увлеченных новым мессией. Твоя страстная тирада и их доверчивость являются таковыми по необходимости. Это не могло быть иначе. И, Бенто, у меня есть некоторое представление об источниках их поведения – и твоего.
– Да? Продолжай.
– Прежде всего интересно то, что ты и я являемся свидетелями одних и тех же событий и по-разному на них реагируем. Цитируя тебя, «это наша психика делает вещи такими, каковы они есть». Верно?
– Да, снова верно.
– Лично я не удивлен и не озадачен доверчивостью марранского населения, – теперь Франку говорил с большей свободой и убежденностью. – Они верят в мессию по необходимости. Конечно же, мы, марраны, падки на мессианскую идею! Ведь мы в своей католической индоктринации постоянно сталкивались с представлением об Иисусе как о том, кто более чем просто человек и послан на землю с особой миссией. И, конечно, у марранов не вызвало возмущения обращение Шабтая Цви в ислам под страхом смерти! Разве мы, марраны, не пережили еще раньше насильственного обращения в христианство? И, более того, многие из нас имели личный опыт «переобращения» в иудаизм.
– Верно, верно, и снова верно, Франку. Видишь, как мне будет не хватать бесед с тобой! Ты помогаешь мне определять области, где я еще не свободен. Ты прав, мои слова о Шабтае Цви, рабби Абоабе и доверчивых глупцах не согласуются с просветленным разумом. Свободный человек не нарушает свое умиротворение подобными чувствами презрения или раздражения. Мне еще многое предстоит сделать в овладении своими страстями.
– Когда-то ты говорил мне, что истинное познание не может препятствовать никакому аффекту и что наш единственный способ освободиться от аффекта – это обратить в аффект сам разум.
– Ага, думаю, я понял, что ты подразумеваешь: что я настолько трансформировал рассудок, что по временам он неотличим от безрассудства.
– Именно так. Я заметил, что твой гнев и неуравновешенные обвинения проявляются только тогда, когда что-то грозит здравому смыслу.
– И свободе, – добавил Бенто.
Франку мгновение помедлил, тщательно подбирая слова: