Проблема всей жизни (СИ)

— Одна могу прыгать на грань и без каллиграфии. Представляю эти закорючки в уме — и готово. Считай, что это не я вхожу в переход, а он натягивается на меня как одежда. С другими людьми приходится мудрить и рисовать, я же, образно говоря, не знаю вашего размера. А для тех полицейских в гостинице, мы все трое растворились в воздухе.

Ситуация за экраном изменялась. То, что я принял за прострацию штурмовика, оказывается, было лишь началом очередного замедления времени. Картинка на глазах "тормозила", а вместе с этим уменьшался размер трапеции — за счет близлежащих секторов. Когда ее площадь сравнялась с площадью соседних, изображение полностью остановилось.

Теперь перед нами был бесконечный калейдоскоп замерших картинок.

— И сколько их здесь? — я махнул рукой в сторону "экрана". — Сколько этих дырок?

— Общая площадь послойной двумерной проекции трехмерного пространства вашего мира, деленная на два, — ответила Тьянь. — Я же сказала, это мир одной второй. Точнее, грань мира с кратностью одна вторая.

— Наш мир — это наша Вселенная? — уточнил я.

— Нет, планета до мезосферы включительно. В космос не улетишь.

— Ну, слава богу! — я картинно вытер несуществующую испарину со лба. — А я уж думал, тут все мироздание. Вернее, его половина.

— Слушай, помолчи, а? — сказала Проблема со злостью. — У меня и так тут башка трещит, думаю что теперь делать!

Я снова напрягся. Так со мной девчонка еще ни разу не разговаривала. И уж очень непохожа она была на ту, которая навестила меня на американской плавбазе.

— А чо думать-то? — произнес Борода. — Ищем подходящую дырку обратно и ныряем в целый мир. Все просто.

Тьянь усмехнулась.

— Ну, попробуй. В смысле, попробуй, найди.

— Ну да, многовато, — сказал летчик, на глаз прикинув бесконечность в каждую сторону. — Но можем выпрыгнуть где угодно, в конце концов. Уж как-нибудь поймем, куда занесло.

— Вот я и говорю, найди, — повторила Тьянь. — Попробуй подойти к какому-нибудь из переходов. Не к тому, из которого мы вышли.

Борода пожал плечами и отошел на пару метров. Глянул на экран, нахмурился. Снова прошел несколько шагов, опять посмотрел на экран. Хмыкнул и побежал вдоль бесконечной череды картинок. Метров через тридцать опять присмотрелся, озадаченно почесал затылок. И уже не торопясь, пешком вернулся.

— Я и говорю, чудеса, — объявил летчик, но растерянности в голосе не было. — И что, все равно сколько я пройду — останусь около той дырки, через которую вошел?

— Нет. Если идти очень долго, можно выйти в зону действия следующего перехода. Правда, он может вести на другую сторону планеты, и например, на высоту в четыре километра.

Борода потер подбородок пальцами. Послышался шелест свежей щетины.

— А очень долго — это сколько?

— Не знаю как ты, — ответила девушка, — я от прохода до прохода добираюсь за полторы недели. Но я-то могу сжулить и пойти в прошлое. Тогда двигаешься вдоль экрана почти со скоростью пешехода, правда, не в бок, а вниз. За день можно добраться до перехода не так уж и далеко от точки входа.

— Ты так и прыгала в прошлое? — спросил я.

— Да. Расплатиться временем своей жизни, живя в реальном мире, намного интереснее, чем бесконечно шагать вдоль грани. Даже с учетом того, что здесь не устаешь, не стареешь и не нуждаешься ни в воде, ни в питье, ни в сне.

— Ух-ты! — воскликнул Борода. — Я могу здесь бежать со всей силы весь день и не устать?

Тьянь кивнула.

— Только пробежишь всего ничего.

— А в будущее отсюда можно попасть? — спросил я, бросив взгляд наверх.

— Нет. В будущее — только с основным потоком времени. Твое будущее определяется твоими поступками, поэтому ты должен прожить свое личное время и сделать эти поступки. Черт бы тебя побрал, Кирилл Уайт, я из-за этого твоего поступка тебя еле нашла!

Я внимательно посмотрел на девушку.

Тьянь сидела на невидимом полу и смотрела в невидимую плоскость.

— Я же тебя просила, дурачина, сделать по-моему! Я чувствовала, что с этими военными опять все будет как было. Как умер твой друг-таможенник, как окончательно погиб мертвый Родригес, как вымер целый город, Кирилл! Мне что, ждать еще пока ты наобщаешься с любимыми твоему сердцу американцами? А потом они все равно сдохнут, и ты вместе с ними?

Тьянь подняла на меня свое новое лицо. В серо-зеленых глазах стояли слезы.

— Все, к чему я прикасаюсь — умирает! Кроме тебя. Потому я с тобой и пошла… До тебя у меня было восемнадцать опекунов, не считая той тетушки, которую вывез с материка мертвый Родригес. Я ушла из дома после третьей смерти, не дожидаясь внимания полиции Тайчунга. Обошла этот дурацкий остров весь, и любой человек, кто оставался рядом со мной дольше чем на пяток минут, умирал в течение пары дней. Был рядом больше — умирал быстрее. Я уверилась, что несу какую-то заразу, но умирали самым разным образом, и вовсе не от болезней.