Она высунула язык и подала мне меню. В воскресенье утром мы всегда завтракали в "Голубом Пеликане". Это была дыра за углом, где подавали лучший хэш из солонины на планете.
— Именно поэтому я знаю, что права, — пробормотала она. — Ты сегодня такая сердитая.
Я приподняла одну бровь.
— Я думала, по моему виду ты и так поняла, что права.
Она отмахнулась от меня.
— Я просто решила помучить тебя. Я имею в виду... у тебя глаза немного красные сегодня, но подводка спасает. Тебе идёт. Ты никогда так не красилась.
Уставившись в меню, я ничего не сказала. Я, как правило, не красилась на работу, и тем более не подводила глаза. Я обычно наносила водостойкую тушь и увлажняющий праймер. Но Диллон оказалась права насчёт моих глаз. И мешков под ними. А ещё насчёт моих волос, которые отказались себя хорошо вести и совсем одичали — хотя я и наполовину заколола их на макушке. Сегодня я была в ужасной форме.
— Всё нормально, — смягчилась я. — Я совсем не спала прошлой ночью. Я вымотана.
— Тебе нужен отгул.
Я ухмыльнулась.
— Этого не будет.
— Ты слишком... — она махнула рукой, и это жест сделал её похожей одновременно на зомби-Франкенштейна и бурундука, у которого случился приступ, — ... напряжена.
Она даже не представляла.
К нам подошёл официант, чтобы взять наш заказ. Диллон заказала яйцо в перце поблано, а я чашку кофе.
— Вы уверены, что не хотите ничего съесть? — спросил уже знакомый нам официант, Дэн.
— Эм, может быть овсянку? С ягодами и коричневым сахаром.
Брови Дэна приподнялись, но он ничего не сказал. Диллон не была так же добра.
— О, Боже, это рак.
— Замолчи уже.
— Овсянка, Кай? Овсянка? Всё настолько плохо? Четвёртая стадия? Пятая? О Боже. Десятая стадия?
Уставившись на свою роскошную, талантливую и очень легкомысленную подругу, я задумалась, стоит ли рассказать ей сейчас про Уайетта или оставить её разбираться с иррациональной канцерофобией.
— Мне кажется, у рака только четыре стадии. Я думаю, десятая стадия — это когда ты уже умер.
Она грациозно стукнула кулаком по столу.
— В этом-то всё и дело!
Мне надо было прекратить её страдания. Это было бы по-человечески. Но я не могла заставить себя произнести ни слова. Они вертелись у меня на языке, из-за чего он застыл и сделался неподвижным.
Оторви лейкопластырь, Кайа. Оторви уже этот долбаный лейкопластырь.
— Уайетт и я поцеловались вчера вечером.
Она отклонилась назад и врезалась в спинку кресла. Ей ничего даже не надо было говорить. Я чувствовала, как её осуждение заполнило маленькое кафе как гелий в шарике.
— Конечно же, целовать Уайетта было ошибкой, — сказала я ей. — Конечно же, этого больше не произойдёт.
Она так ещё ничего и не сказала, и я решила, что пусть тогда лучше поверит, что у меня десятая стадия рака.
— Я зашла к нему в офис, чтобы поговорить с ним о... Я уже даже сейчас не помню. Но мы были одни, и сначала случилось одно, потом другое..., — я, конечно, рассказала далеко не всё. По моей версии сначала мы просто стояли, а потом я попыталась забраться на него как обезьянка. — И потом мы вдруг поцеловались.
Наконец она заговорила, её глаза были шире, чем когда-либо.
— В его офисе?
Я сжала губы и кивнула.
— Чёрт побери, Кайа!
Закрыв лицо руками, я застонала.
— Я ужасный человек.
— Ты мой герой!
Я посмотрела сквозь пальцы и заметила ликование на лице своей подруги. Её реакция была какой-то неправильной.
— А?
— Ты поцеловалась с Уайеттом Шоу, чёрт побери, — она засмеялась. — Это офигенный статус.
— Шшш! — строго сказала я, наклонившись ближе.
В субботу утром люди из нашей индустрии выходили в народ. Они либо сплетничали, либо работали и сплетничали. И последнее, чего я хотела, чтобы эта маленькая новость разошлась по городу.
— Пожалуйста. Никто не должен знать.
Она выглядела по-настоящему оскорбленной.
— Почему нет? Ты разве не знаешь, что все женщины в этом городе уже несколько лет пытаются попасть в штаны к этому парню? Но он, по сути, закрытая коробка. У меня даже была теория, что он в тайне носит пояс верности. Он ни разу не взглянул на меня дважды, — она не сказала это высокомерным тоном, но я не могла не улыбнуться.
Она уж точно не могла понять, почему Уайетт не был в ней заинтересован, на неё всегда глядели дважды, трижды и даже четырежды, куда бы она ни пошла.
— И вдруг наша дорогая Кайа получает ключи.
Её улыбка заставила меня покраснеть как помидор.
— Это неправильно. Всё что ты говоришь — неправильно.
Она посмеялась, услышав моё эмоциональное отрицание.
— Кайа, ты ему нравишься! Очень нравишься. Я теперь это понимаю. Как я могла быть так слепа всё это время? Мужчина просто с ума по тебе сходит.
— Ты тронулась, — настаивала я. — Это была случайность. Ошибка. Он не спит последнее время. И я не ... спала с другими людьми. Мы просто оказались в неправильном месте в неправильное время, и нас обоих просто захватило... это... что бы это ни было. Это случилось всего один раз и больше не повторится.
Она ни черта не услышала из того, что я ей сказала.
— Теперь понятно, почему он всё время смотрит на тебя, кричит на тебя и заставляет всё переделывать. Он тебя вовсе не ненавидит! Он хочет тебя!