Проблемы души нашего времени

Поскольку эго-сознание распространяется не на все психические действия и явления, то есть не содержит в себе все возможные образы, и поскольку даже сильная воля не позволяет ему охватить иные, закрытые для него области, то, естественно, встает вопрос о том, существует ли какое-то другое сочетание психических явлений, подобное эго-сознанию. Такое сознание можно было бы вообразить как более высокое или более широкое, а эго в нем предстало бы объективным содержанием (тот же зрительный акт, к примеру, является предметом моего осознания) и, подобно зрению, сливалось бы с прочими событиями и действиями, которые я не осознаю. Наше эго-сознание могло бы в результате угодить в некое полное сознание, замкнуться в нем, как меньший круг в большем.

Акты зрения, слушания и т. д. сами по себе порождают собственные образы, которые, будучи соотнесены с эго, придают этим актам осознанность, и точно так же эго, повторю, может пониматься как образ или отражение совокупности всех деятельностей, им постигаемых. Можно было бы предположить, что всякая психическая активность ведет к формированию ее образа и что в этом состоит ее сущностная природа, вследствие чего такая активность и называется «психической». Трудно понять, почему бессознательная психическая активность не должна также обладать свойством порождать образы наподобие тех, которые представляются сознанию. А поскольку человек кажется замкнутым живым единством, то напрашивается вывод, что образы всех его психических активностей сливаются в целостный образ, и та его часть, которая человеку становится известной (если становится), может рассматриваться как эго.

У меня нет убедительных доводов против такого предположения, но ему суждено оставаться пустой фантазией до тех пор, пока оно не понадобится нам в качестве объяснительного принципа. При этом, пускай возникла бы потребность в некоем высшем сознании для объяснения определенных психических фактов, упомянутая выше гипотеза сохранит свою условность, ведь доказать наличие сознания, отличного от известного нам, – задача, превосходящая возможности нашего разума. Ни в коем случае нельзя исключать того, что нечто, пребывающее во мраке за пределами нашего сознания, будет принципиально отличаться от всего, что мы можем себе вообразить в самых дерзновенных мечтах.

В ходе дальнейшего изложения я еще вернусь к этой теме. Пока же мы оставим ее в стороне и вернемся к первоначальному вопросу о душе и теле[123]. Из того, что было сказано выше, должно быть ясно, что душа состоит преимущественно из образов. Это последовательность образов в самом широком смысле слова, не случайное наложение или череда, а структура, наделенная смыслом и целью, наглядным «изображением» жизнедеятельности. Материал тела, готового к жизни, нуждается в душе, чтобы стать жизнеспособным, и точно так же душа предполагает наличие живого тела для оживления своих образов.

Быть может, душа и тело составляют пару противоположностей и как таковые выражают некую цельную сущность, природу которой нельзя познать ни извне, то есть по материальным проявлениям, ни изнутри, то есть по внутреннему, непосредственному восприятию. Согласно древним верованиям, человек обретает бытие через слияние души и тела. Но правильнее, пожалуй, рассуждать о непознаваемой живой сущности (исходная природа которой остается тайной; добавим только, что она смутно выражает квинтэссенцию «жизни»). Эта живая сущность внешне предстает материальным телом, однако внутренне есть последовательность образов, отпечатков происходящих в теле жизненных процессов. Это две стороны одной монеты, и не удается избавиться от ощущения, что разделение на душу и тело окажется в конечном счете всего лишь выдумкой разума, который сознательно предпринял уничижение, по интеллектуальной необходимости разделил целое надвое, а мы сами стали необоснованно приписывать этим двум составляющим самостоятельное бытие.

Наука до сих пор не преуспела в попытках разгадать жизнь – будь то в органической материи или в таинственных последовательностях мыслительных образов; в результате мы по-прежнему норовим отыскать «живую сущность», бытие которой приходится выводить вне рамок непосредственного опыта. Всякий, знакомый с пропастями физиологии, приходит в смятение при мысли о них, а у всякого, причастного к изучению души, становится тяжело на сердце при мысли о том, удастся ли хоть когда-нибудь «познать» что-либо в этом «отражении».