В течение нескольких лет моего пребывания в Вене я довольно близко соприкасался с фрейдистами, читал их работы и даже посещал тогда их заседания. Меня всегда поражало в их подходе к проблемам психологии сочетание физиологического реализма с почти беллетристическим анализом душевных явлений.
По существу, учение психоанализа основано на том, что психологические процессы представляют собою сложную надстройку на физиологических процессах и находятся в служебном положении к этим последним. Связь «высших» психических явлений с самыми «низшими» физиологическими остается, в подавляющем большинстве случаев, подсознательной и прорывается в сновидениях и проч.
Ваше учение об условных рефлексах, как мне кажется, охватывает теорию Фрейда как частный случай.[87]
Сублимирование сексуальной энергии – излюбленная область школы Фрейда – есть создание на сексуальной основе условных рефлексов n+1, n+2 и проч. степени.Фрейдисты похожи на людей, глядящих в глубокий и довольно мутный колодезь. Они перестали верить в то, что этот колодезь есть бездна (бездна «души»). Они видят, или угадывают, дно (физиологию) и делают даже ряд остроумных и интересных, но научно-произвольных догадок о свойствах дна, определяющих свойство воды в колодце.
Учение об условных рефлексах не удовлетворяется полунаучным, полубеллетристическим методом вприглядку, сверху вниз, а спускается на дно и экспериментально восходит вверх.
27 сентября 1923 г. Архив.
Л. Троцкий. К ПЕРВОМУ ВСЕРОССИЙСКОМУ СЪЕЗДУ НАУЧНЫХ РАБОТНИКОВ
Я чрезвычайно огорчен, что временная болезнь грозит помешать мне выполнить свое обязательство и выступить с докладом на съезде научных работников. Вопросы, стоящие в порядке дня съезда, представляют огромный интерес. Но еще больший интерес – позволяю я себе сказать – представляет самый факт съезда, который должен, по своему объективному смыслу, облегчить и ускорить пригонку научной мысли к тем неизмеримым и неисчерпаемым задачам новой общественности, которые поставлены перед нами нашей исторической судьбой. Употребленное только что выражение о «пригонке» научной мысли к новым задачам может кое у кого породить опасения по части создания казенной науки нового, советского образца. Этого я ни в каком случае не имел в виду, – не имел и не мог иметь. Пролетариат нуждается в такой науке, и только в такой, которая правильно постигает объективный мир в его материальности и в его динамичности. Только пережившие себя классы вынуждены ставить науке цели, несовместимые с ее внутренней природой. Трудящимся классам не нужна пригонка законов науки к заранее формулированным тезисам. Но нам всем очень и очень нужна новая ориентировка деятелей науки, пригонка их внимания, интересов, их усилий к задачам и потребностям новой общественности.
Эти задачи грандиозны. С одной стороны, потому, что мы – ужасающе отсталая страна, а с другой стороны, потому, что борьбу с нашей отсталостью мы ведем не в рамках интересов привилегированного меньшинства, но во имя материального и духовного подъема всего народа, со включением самых тяжелых и отсталых крестьянских его пластов. Каковы же основания для наших надежд на победу?
Первое основание то, что в народных массах пробудились критика и активность. Через революцию народ наш открыл себе окно в Европу – понимая под «Европой» культуру, – как 200 с лишним лет перед тем петровская Россия открыла не окно, а оконце в Европу для верхушки дворянско-чиновничьей государственности. Те пассивные качества кротости и смирения, которые объявлялись казенными или добровольно юродствующими идеологами специфическими, неизменными и священными качествами русского народа, а на деле были лишь выражением его рабской придавленности и культурной отрешенности, эти жалкие, постыдные качества получили смертельный удар в октябре 1917 г. Это не значит, конечно, что мы уже не несем в себе наследия прошлого. Несем и долго еще будем нести. Но великий перелом, не только материальный, но и психический, совершился. Никто уже не посмеет рекомендовать русскому народу строить свою судьбу на началах кротости, покорности и долготерпения. Нет, отныне добродетелями, все глубже входящими в народное сознание, являются: критика, активность, коллективное творчество. И на это величайшее завоевание народного характера опирается, прежде всего, наша надежда на успех всей нашей работы.