Проблемы квалификации преступлений: Лекции по спецкурсу «Основы квалификации преступлений»

Сам Н.С. Таганцев определял состав преступления как «совокупность характеристических признаков преступного деяния, состоящих из двух взаимосвязанных групп: объективных и субъективных»[10]. В конце XVIII в., причем лишь в немецких работах, состав преступления переносится в материальное уголовное право. При этом немецкие криминалисты обращают внимание на различие между составом преступления (Tatbestand) и преступлением (Verbrechen). Состав преступления трактуется как «состав закона». В учебниках по немецкому уголовному праву (так же и ГДР) состав преступления рассматривается в разделе о законе.

В.Н. Кудрявцев солидаризуется с этим. Он считает, что место общей теории квалификации преступлений в системе Общей части науки уголовного права и в учебниках должно быть в разделе «Уголовный закон»: «Общая теория квалификации преступлений есть часть этого раздела, ибо в ней изучаются проблемы конструкции закона, правил его применения, затрагиваются вопросы толкования и уяснения его смысла и др.»[11] Знак равенства между составом преступления и уголовным законом поставлен твердо, Различие между диспозицией уголовного закона и составом преступления оказалось неясным, а заодно и функции состава преступления. Если есть уголовно-правовая норма, по которой производится квалификация преступлений, зачем тогда нужен состав? В одной из последних работ о составе преступления, как считает В.Н. Кудрявцев, «целесообразно пользоваться понятием состава преступления только в одном — нормативном смысле»[12].

В 1960-х гг. он признавал реально существующий состав преступления и писал: «Законодатель, разумеется, образует не состав, а уголовно-правовую норму, в которой с большей или меньшей полнотой описываются признаки состава преступления. Сами эти признаки существуют объективно, независимо от сознания людей, они действительно присущи данному конкретному преступлению, и задача законодателя состоит в том, чтобы выявить и предусмотреть эти признаки в законе с наибольшей полнотой и глубиной»[13] (курсив мой. — Н.К.). Соглашаясь с пониманием состава как реальности преступного деяния, ученый отмечал: «Состав преступления является своего рода ядром и структурой (скелет, остов)» преступления определенной категории»[14]. В учебнике и учебном пособии он понимает состав как «совокупность признаков общественно опасного деяния, определяющую его согласно уголовному закону, как преступное и уголовно наказуемое» (курсив мой. — Н.К.). Состав — строгая «система признаков преступления, состав отражает характерные для преступления внутренние связи»[15].

Большинство ученых советского и постсоветского поколений придерживаются нормативистского взгляда на состав как на законодательную модель. К примеру, «состав преступлений — абстракция, его законодательная модель, без которой конкретное деяние невозможно признать преступлением»[16].

Нормативистскую теорию отстаивает также И.Я. Гонтарь в исследованиях, специально посвященных уяснению преступления и состава преступления как явлений и понятий: «Состав преступления является содержащимся в уголовном законе описанием признаков общественно опасного деяния. Не совокупность признаков, установленных, предусмотренных в уголовном законе, как это принято утверждать, а описание этой совокупности признаков»[17]. Поскольку же норма не может быть основанием уголовной ответственности, следует категорическое утверждение: «Вопрос о составе преступления как основании уголовной ответственности вообще должен быть снят»[18].

А.А. Пионтковский в свое время писал: «Понятием состава преступления юристы пользуются как для обозначения совокупности признаков, характеризующих определенное преступление по уголовному законодательству, так и для обозначения конкретного деяния, соответствующего этим признакам»[19]. Похоже, за целых полвека отечественным теоретикам уголовного права не удалось устранить эту двойственность в трактовке состава преступления.

Позиция нормативистов иногда удивляет нелогичностью. Если состав преступления — законодательная абстракция, информационная модель, то почему при анализе конкретных элементов и их признаков — объекта, объективной стороны, субъекта и субъективной стороны составов никто не вспоминает об их информационной модельности и законодательной абстрактности. Получается, что система-состав — законодательная абстракция, а ее подсистемы и элементы — реальные категории, Это не согласуется с концепцией систем и гносеологией.