Иногда очень резко возражают против такого понимания культуры, считая, что оно излишне субъективировано, лишено определенности. Ведь очеловеченность (облагороженность), ее смысл, степень, характер могут пониматься весьма по-разному в разное время, в разных условиях и регионах, разных возрастных группах, социальных слоях, да и просто разными людьми. Что является человечным и ценным для меня сегодня, то может восприниматься как античеловечное и антиценное другим человеком или мною же завтра. Но это так и не так. Так, потому что неизбежный момент субъективности в понятиях «человечность», «благородство», «ценность», «культура» – очевидно присутствует. Впрочем, как и в понятиях «добро», «совесть», «красота», «истина» и т. д. Но из этого не следует ни того, что все эти понятия бессодержательны, ни того, что о них невозможно размышлять. То, что стоит за такими понятиями, трудно поддается (или вообще не поддается) анализу, исследованиям методами естественных наук. Ведь в данном случае мы имеем дело с феноменами не просто даже духовными, а ценностными, которые ну никак нельзя сделать чистыми объектами изучения, в смысле их независимости от всего субъективного.
Все-таки мы справедливо отказываемся считать людоедство явлением культуры, хотя не все люди оценивали и оценивают его как нечто бесчеловечное. Понятие культуры лишается сущностного смысла, если в него просто (и совершенно объективно) включать вообще все то, что и как делают люди, все способы и результаты их деятельности, всю человеческую деятельность без разбора. Важна именно духовно-ценностная составляющая этой деятельности.
Мне представляется поэтому вполне разумным подход к пониманию культуры Г. П. Выжлецова, который пишет, что культура – «1) высшая степень облагороженности и очеловеченности природных и социальных явлений, условий жизни и межсубъектных отношений, освоенная живущими и переданная последующим поколениям; 2) сфера реализации ценностей…»[8]
.Правда, и в этом определении, на мой взгляд, не все удачно. Во-первых, непонятно, что такое «межсубъектные» отношения. Чем они отличаются от межчеловеческих. Во-вторых, вряд ли целесообразно говорить только о высшей степени облагороженности, очеловеченности разнообразных явлений жизни. По-видимому, поле культуры предполагает наличие разных степеней культурности, разных уровней самой культуры. Кроме того, любое определение культуры, в том числе и это, неизбежно неполно. В одной-двух фразах не удается целиком охватить все богатое содержание такого сложного и развивающегося феномена, как культура.
Не претендуя на то, что нам удастся то, что не удалось пока никому, примем за исходное для дальнейших рассуждений близкое к позиции Выжлецова и учитывающее предварительные замечания понимание культуры. Будем исходить из того, что культура, в сущности, – это обработка, оформление, одухотворение, облагораживание людьми окружающей среды и самих себя, своих разнообразных отношений, своей деятельности: ее процессов, целей, способов, результатов.
Когда мы в таком ракурсе характеризуем культуру, то предполагается именно особое оформление природы (предметно-вещной среды), самого человека: его тела, движений, мыслей, чувств, намерений, действий, отношений с другими людьми. Оформление, имеющее ценностный смысл, ценностное содержание, потому что «…культура начинается там, где духовное содержание ищет себе верную и совершенную форму»[9]
.Культура в известном смысле и есть форма, воплощение духовного содержания, в особой знаковости, во внешнем виде вещей, предметов, в оформленности действий в обрядах, ритуалах, этикете. Через то, что называется обычаями, традициями сохраняются и передаются именно формы поведения, отношений. И это очень важно. Ведь даже направленность на «себя, дорогого», свой эгоизм легче преодолевать в существующей форме, когда как бы механически совершаешь то, за чем стоит нечто более глубокое, чем само внешнее действие. Это, например, касается уважительных форм отношения к старшим, галантных форм выражения любви. Культура дает формы, врастающие в жизнь. И если есть, скажем, чувство любви, то ему легче выразиться, проявиться в отработанных формах культуры (формах ухаживания), которые достаточно вариативны и дают возможность индивидуализации поведения. Смысл последней не сводится лишь к возможности личного самовыражения. Как отметил Г. Зиммель: «индивидуализация означает также, и, быть может прежде всего, – ответственность человека перед самим собой, которую он ни на что не может перенести и от которой его никто не может освободить»[10]
. Если речь идет о любви, то в индивидуализованной оформленности чувства содержательно выявляется личная ответственность за любимое человеком существо.