Субъективное право можно рассматривать как единство трех возможностей. Первая — это общая возможность поведения самого управомоченного; вторая — это конкретная возможность, состоящая в требовании совершения известных действий или, напротив, воздержания от них (например, наймодатель может требовать от нанимателя своевременной платы за пользование нанятым имуществом); третья — специальная возможность, выражающаяся в том, что обладатель субъективных прав прибегает в необходимых случаях к содействию государственных органов для защиты нарушенных прав. Специальная возможность характеризует специфику субъективного права как юридического явления, которая заключается в охране его принудительной силой государства.
В юридической литературе не вызывает споров то, что сущностью субъективного права является гарантированная возможность совершать определенные действия. Предлагаются лишь отдельные терминологические уточнения определения субъективного права. Например, С. Ф. Кечекьян считал, что едва ли правильно, определяя субъективное право, говорить о «мере возможного поведения данного лица». Мера — это понятие количественное, предполагающее соизмеримость различных величин. Между тем возможности действия, обеспечиваемые законом, весьма многообразны и несоизмеримы.
При определении субъективного права как меры возможного поведения основной упор делается на то, чтобы «измерить» поведение обладателя субъективного права. Мера прежде всего предполагает возможность самостоятельного выбора образа действий, гарантируемого нормой права. Превращение возможности в действительность зависит от решения личности, от того, в каком объеме используется предоставленное субъективное право. А это уже есть мера поведения. Один гражданин будет добиваться осуществления своих прав вплоть до использования специальной возможности, прибегая к содействию государственных органов, другой же потребует совершения известных действий и в случае отказа этим и ограничится. Следовательно, указание на меру поведения отражает перевод возможности (общей, конкретной, специальной) в действительность. Субъективное право состоит из единства всех трех возможностей, его нельзя, например, свести только к общей или специальной. Если нет одной из возможностей, то нет и субъективного права.
Во времени использование возможностей может быть разным. Предположим, заключен договор подряда (отдан костюм в химчистку). Есть ли возможность собственного поведения? Да, она была (костюм отдан в химчистку) и есть, так как субъект может вообще не пойти за своим костюмом, может не интересоваться им, он может стать ему ненужным. Бесспорно, что основную нагрузку несет вторая возможность, состоящая в требовании выполнения определенных действий у другого лица, на котором лежат обязанности. Именно на использование этой возможности рассчитаны норма права и возникающее правоотношение.
В дореволюционной русской литературе особенно красноречиво изображал психическое состояние обязанного лица Л. И. Петражицкий, который писал, что обязанность переживается как своеобразное препятствие для свободного облюбования, выбора и следования наклонностям, влечениям, целям, что обязанный субъект представляется находящимся в особом состоянии несвободы, связанности. Отсюда выражение «обязанность».
В последнее время при исследовании механизма правового регулирования наметилась тенденция выводить за пределы правовых отношений субъективные права и обязанности. Так, вряд ли можно согласиться с точкой зрения Н. И. Матузова о необходимости признания субъективных прав и обязанностей, непосредственно определяющих конкретные виды и границы поведения субъектов в регулируемых отношениях, в качестве отдельного элемента механизма правового регулирования. Ссылка его на мнение С. С. Алексеева, что в процессе юридического воздействия на общественные отношения необходимо найти такие правовые категории, которые позволили бы в самой правовой «материи» увидеть особенности действия права, и что определяющая роль в решении этого вопроса принадлежит, несомненно, категориям субъективного права и юридической обязанности, не может считаться достаточно убедительной по той причине, что субъективные права и обязанности, их взаимосвязь могут существовать не только в конкретном правоотношении.
Независимо от того, существуют субъективные права только в составе правоотношений или вне их, реализуются они во всяком случае в правоотношениях, а субъект принадлежащее ему право осуществляет в том правоотношении, в котором он участвует и без которого это право не получило бы реализации.
Можно согласиться с утверждением, что попытка вывести субъективное право за пределы правоотношения объясняется тем, что его значение оказалось невозможно охарактеризовать лишь в рамках понятия «элемент правоотношения». Но в механизме правового регулирования общие субъективные права и обязанности должны конкретизироваться именно в том или ином правоотношении. Вопрос, существуют ли субъективные права и обязанности на стадии доправоотношения, подлежит дальнейшему изучению.