Проблемы западноевропейской морской торговли XIII – XV века в освещении российской медиевистики

Итак, М. Волков рассматривал политическую сторону средневековой морской торговли итальянских республик, не вдаваясь в подробности ее экономического развития, однако, считал, что всю политику этого периода пронизывал купеческий дух и купеческий взгляд итальянских общин, каждая из которых стремилась добиться собственного преобладания на этом направлении торговли. Конец же этому соперничеству положила третья сила, пришедшая неожиданно со стороны в лице легендарного Тамерлана[199] и вытеснившая в середине XV в. всех итальянцев с черноморского побережья. О наличии третьей силы в соперничестве двух морских держав упоминали многие исследователи. Как правило, и Ф. К. Брун, и М. Волков, и Н. Н. Мурзакевич связывали эту силу с монголо-татарскими ханами, установившими вассалитет над территориями Латинской империи. Именно татары до появления Тамерлана часто вмешивались в междоусобную борьбу итальянских республик, способствуя тем самым их временному единению, как в случае разграбления Таны, или, наоборот, обострению соперничества при захвате Кафы. Именно в последнем случае, как считал Ф. К. Брун, венецианцы надеялись привлечь татар в качестве союзников в войне против Генуи, что, впрочем, было безуспешно. Так же, как и генуэзцы, венецианцы использовали эту третью силу при решении вопроса о византийском наследстве, склоняя татар к поддержке династии Палеологов. Об источниках конфликтов между татарами и генуэзцами большинство исследователей не писало. Н. Н. Мурзакевич попытался разобраться в этом вопросе и тут же возложил всю вину за военные инциденты на генуэзцев, усматривая в их действиях надменность, высокомерность, презрение[200]. Именно оскорбление татарина генуэзцем, как отмечало большинство историков, стало поводом для военного конфликта, разорения Кафы и уничтожения большинства итальянских купцов, в том числе и венецианцев.

Н. Н. Мурзакевич затрагивал и экономическую сторону венецианско-генуэзского соперничества. В соперничестве Таны и Кафы он усматривал больше не политических, а экономических мотивов. Само возникновение Кафы он представлял как необходимый шаг для торгового равновесия венецианцев и генуэзцев в бассейне Черного моря. Кафскую торговлю он анализировал на фоне итальянской морской торговли в целом, связывая с ней лишь одно направление торгового обмена – черноморское. «Чем Генуя была для западной торговли, тем Кафа для восточной»[201]. Сюда стекались все восточные товары (пряности, предметы роскоши и т. д.) и съезжались все купцы, желавшие торговать с Востоком. Мурзакевич полагал, что экономические выгоды вели за собой политическую власть, в частности, генуэзской Кафы.

На взаимосвязь экономических и политических факторов в развитии средневековой морской торговли указывал и профессор Казанского университета Иван Смирнов (1856–1904)[202]. Так, венецианцы смогли достичь своих политических целей благодаря торговым отношениям с Далмацией. Кроме того, И. Н. Смирнов отмечал обоюдное влияние колоний и метрополий, что нашло поддержку у его рецензента Николая Осокина[203]. Как утверждали исследователи, с одной стороны, Венеция получала свои выгоды от торговых сделок с Далмацией, с другой – местные общины не раз прибегали к правосудию Венеции для предотвращения кровопролитных столкновений, и последняя всегда брала сторону этих общин.

Последним важным вопросом, который затрагивали исследователи южного направления морской торговли, был вопрос работорговли. Необходимо отметить, что данная проблема не имела своей давней традиции в западноевропейской историографии, вследствие отрицания факта существования рабов в христианском мире. В итальянской и германской литературе эта проблема впервые заявила о себе лишь к середине XIX в. В отечественной историографии одновременно с западной во второй половине XIX в. появились исследования, посвященные работорговле итальянских республик[204].