Проблемы жизни

Само желание обрести убежище путем обусловленности рождает еще большие противоречия и проблемы, потому что обусловленность разделяет, а то, что отделено, изолировано, не может жить. То, что отделено, не может стать целым, присоединяясь к другим отдельным частям. То, что отделено, всегда остается изолированным, хотя оно может накапливать и собирать, расширяться, включать и отождествляться. Обусловленность разрушительна, гибельна; но ограниченный, неглубокий ум не может видеть эту истину, потому что его деятельность состоит в ее искании. Сама эта деятельность мешает восприятию истины. Истина есть действие, но не деятельность ищущего, ограниченного и полного честолюбия. Истина — это добро, красота, но отнюдь не деятельность фигляра, прожектера, сплетающего узоры из слов. От пустоты и ограниченности освобождает истина, а вовсе не его проект освобождения. То, что поверхностно, как ум, не может никогда сделать себя свободным; оно может лишь двигаться от одной обусловленности к другой, думая, что новая обусловленность содержит большую свободу. Большее — это совсем не свобода, это обусловленность, расширенное меньшее. Движение становления у человека, который хочет стать Буддой или менеджером, — это деятельность, идущая от пустоты и ограниченности. Люди ограниченные всегда боятся того, что они есть; но то, что они есть, — это истина. Истина — в безмолвном наблюдении того, что есть, и сама истина преображает то, что есть.

ЭРУДИРОВАННЫЙ ИЛИ МУДРЫЙ?

Дожди смыли многодневную пыль и жару; листья блестели ослепительной чистотой, показались молодые листочки. Всю ночь лягушки наполняли воздух своим кваканьем; они то умолкали, то снова начинали квакать. Река быстро несла свои воды; в воздухе стояла тишина. Дожди еще не закончились. Темные тучи собирались на небе, солнца не было видно. Земля, деревья, вся природа как будто ждали нового очищения. Дороги стали темно-коричневыми. Дети играли в лужах; они делали пирожки из грязи, строили замки и дома, окруженные стенами. В воздухе ощущалась радость после стольких месяцев жары. Земля покрылась зеленой травой. Все обновилось. Это обновление есть невинность.

Он считал себя широко образованным. Для него знание составляло подлинную сущность жизни, а жизнь, лишенная знаний, была бы хуже смерти. Знания его выходили далеко за пределы двух-трех областей, они охватывали самые разнообразные стороны жизни. Он мог авторитетно говорить об атоме, о коммунизме, астрономии, годичном уровне воды в реке, о диете и перенаселенности. Удивительно, как он был горд своими знаниями и, подобно искусному хозяину аттракциона, умело использовал знания, чтобы произвести впечатление на других. Люди умолкали и преисполнялись к нему уважением. Какой страх мы испытываем перед знанием, какое благоговение и уважение мы выражаем по отношению к тому, кто знает! Довольно трудно было понимать английскую речь собеседника; он никогда не выезжал за пределы своей страны, но книги получал отовсюду. Он так предавался знанию, как другие могли предаваться алкоголю или иной страсти.

«Не есть ли мудрость то же самое, что и знание? Почему вы утверждаете, что знание должно отойти на задний план, чтобы появилось понимание? Разве знание не является существенно необходимым? Если бы не было знания, где находились бы мы сейчас? Мы остались бы на уровне первобытных людей, ничего не зная о том необыкновенном мире, в котором живем. Без знания невозможно жить, все равно на каком уровне. Почему вы так настойчиво говорите, что знание — это помеха для понимания?»

— Знание — это обусловленность. Знание не приносит свободы. Вы можете обладать знанием о том, как построить самолет или как можно за несколько часов перелететь на другой конец земного шара, но это не есть свобода. Знание не есть фактор творчества, так как оно имеет характер непрерывности; но ничто из того, что имеет непрерывность, длительность, никогда не ведет к тому, что проявляет себя лишь намеком, что неощутимо, неведомо. Знание — это препятствие, оно мешает видеть то, что щедро открыто восприятию, что неведомо. Неведомое никогда не появляется в одежде известного; известное же всегда движется к прошлому, a прошлое всегда отбрасывает тень, скрывая в ней настоящее, неведомое. Если нет свободы и нет открытого ума, то понимание невозможно. Понимание не приходит со знанием. Понимание появляется в интервале между словами, между мыслями; этот интервал — не нарушаемое мыслью безмолвие, и в нем присутствуем то открытое, неощутимое, что проявляет себя лишь намеком.

«Разве знание не является полезным, необходимым? Как возможно без знания делать открытие?»