Когда череп рассыпался на части, люди стали уходить. Последний из уходивших, очевидно, был родственником умершего; он сложил ладони в прощальном жесте и медленно поднялся вверх. От костра осталось совсем немного; пламя успокоилось, виднелась лишь тлеющая зола. Несколько несгоревших костей завтра утром бросят в реку. Необъятность смерти, непосредственность ее, и так близко! Когда это тело сгорело, ты тоже умер. Была полная уединенность, но не отчуждение, не изолированность. Изолированность исходит от ума, но не от смерти.
Это был весьма немолодой человек с ясными глазами и готовой улыбкой; он держался спокойно и с достоинством. В комнате было холодно, и он был закутан в теплый шарф. Он говорил по-английски, так как получил образование за границей; он рассказал о себе, о том, что совсем недавно удалился от государственных дел и теперь располагает достаточным количеством свободного времени. Он изучал разные религии и философские системы, но, добавил он, проделал весь этот длинный путь с целью обсудить совсем другой вопрос.
Над рекой стояло раннее утреннее солнце, воды сверкали тысячами бриллиантов. На веранде была маленькая золотисто-зеленая птичка; она грелась на солнце и чувствовала себя в полной безопасности.
«Я приехал сюда, — продолжал он, — для того, чтобы задать вопрос, или, вернее, обсудить то, что в высшей степени меня волнует: это вопрос о смерти. Я прочел «Тибетскую книгу мертвых», а также знаком с тем, что говорят по этому предмету наши книги. Указания относительно смерти, которые содержат христианство и ислам, слишком поверхностны. Я беседовал со многими религиозными учителями и здесь, и за границей. Но все их теории представляются совершенно неубедительными, по крайней мере для меня. Я много думал об этом, часто медитировал о смерти, но едва ли сколько-нибудь продвинулся вперед. Один из моих друзей, который недавно слушал вас, рассказал мне кое-что из того, о чем вы говорили; поэтому я решил прийти к вам. Моя проблема — это не только страх смерти, страх небытия, но и то, что происходит после смерти. Этот вопрос оставался проблемой для людей на протяжении веков, и, по-видимому, никто ее не разрешил. Что скажете вы?»
— Прежде всего, рассмотрим желание уйти от факта смерти с помощью того или иного верования, вроде, например, учения о перевоплощении и воскресении мертвых, или с помощью несложных рассуждений. Ум наш настолько жаждет найти разумное объяснение смерти или удовлетворяющий нас ответ на эту проблему, что он весьма легко может соскользнуть в область иллюзии. Надо быть в этом отношении чрезвычайно бдительным.
«Может быть, именно в этом и заключается одна из самых больших наших трудностей? Мы жаждем получить уверенность, в особенности от тех, кто, по нашему мнению, обладает знаниями или опытом в данном вопросе. Если же мы не можем получить такой уверенности, то, полные отчаяния и надежды, мы строим собственные утешительные верования и теории. Так что вера, самая неистовая или самая умеренная, становится необходимой».
— Какое бы удовлетворение ни доставлял уход от проблемы, он никогда не дает ее понимания. Бегство от проблемы порождает страх. Страх приходит, когда мы убегаем от факта, от того, что
«Может быть, вы требуете слишком многого? Для того чтобы понять смерть, мы должны находиться в отчаянии; не об этом ли вы говорите?»
— Совсем нет, сэр. Разве непременно присутствует отчаяние, когда отсутствует состояние, которое мы называем надеждой? Почему мы всегда мыслим противоположностями? Противопоставляется ли надежда отчаянию? Если да, то в самой надежде покоится зерно отчаяния, и такая надежда окрашена страхом. Но если мы ищем понимания, не является ли необходимым освободиться от противоположностей? Состояние ума имеет величайшую важность. Отчаяние и надежда стоят на пути понимания или переживания смерти. Движение противоположностей должно прекратиться. Ум должен подойти к проблеме смерти, имея совершенно новое осознание, в котором отсутствует элемент опознавания того, что заранее известно.
«Боюсь, что я не вполне это понимаю. В общих чертах я улавливаю значение того, что ум должен быть свободен от противоположностей; хотя это и весьма трудная задача, но я вижу, что она необходима. А вот что означает свобода от узнавания, это совсем до меня не доходит».