Проблески золотого детства

Также вы никого там не найдете — ни Бога, ни фигуры отца, который улыбнется и похлопает вас по спине, говоря: «Итак, хорошо, сын мой, ты вернулся домой. Я прощаю все твои грехи». Нет, вы никого там не найдете. То, что вы обнаружите — это огромная, переполняющая тишина, такая плотная, что кажется, что до нее можно дотронуться… как прекрасная женщина. Человек может ощущать ее как прекрасную женщину, а она только тишина, но очень реальная.

После того, как монах ушел из деревни, мы смеялись, не переставая, несколько дней, особенно моя Нани и я. Я не могу поверить, что она была таким ребенком! В те времена ей должно быть было около пятидесяти, но ее душа была такой, как будто она всегда оставалась ребенком. Она смеялась вместе со мной и говорила: «Здорово ты это сделал».

Даже сейчас я могу увидеть спину спасающегося бегством монаха. Джайнские монахи некрасивы. И они не могут такими быть, все в них противно, просто противно. Даже его спина была противной. Я всегда любил красивое, где бы оно ни находилось — в звездах, в человеческом теле, в цветах или в птичьем полете… всюду. Я бесстыдный поклонник прекрасного, потому что я не могу себе представить, как некто может знать истину, если он не может любить красоту. Красота - это путь к истине; и этот путь не отличается от его цели: этот путь сам в конце концов превращается в цель. Первый шаг является также и последним.

То столкновение — да, это правильное слово… то столкновение с джайнским мистиком стало началом для тысяч других столкновений с джайнами, индусами, мусульманами, христианами, и я всегда был готов сделать все для хорошей дискуссии.

Вы не поверите мне, но я прошел через обрезание в возрасте двадцати семи, после того, как уже стал просветленным, просто для того, чтобы войти в мусульманский суфийский орден, куда не пускали никого, кто не прошел через обрезание. Я сказал: «Хороню, тогда делайте это! Это тело когда-нибудь разрушится целиком, а вы только отрежете маленький кусочек кожи. Отрежьте его, я хочу вступить в эту школу».

Даже они не смогли поверить мне. Я сказал: «Поверьте мне, я готов». И когда я стал спорить с ними, они сказали: «Вы так хотели сделать обрезание, а, тем не менее, не хотите принимать ничего, что мы говорим?»

Я сказал: «Это мой путь. Я всегда готов сказать да о том, что неважно; но что касается важного, тут я абсолютно непреклонен, никто не может заставить меня сказать да».

Конечно, им пришлось исключить меня из их так называемого суфийского ордена, но я сказал им: «Исключая меня, вы просто провозглашаете на весь мир, что вы псевдо-суфии. Единственный настоящий суфий был исключен. В действительности, это я исключаю вас всех».

Сбитые с толку, они смотрели друг на друга. Но это было правдой. Я пришел в их орден не для того, чтобы узнать истину; я ее уже познал. Тогда почему я пришел? Просто, чтобы была хорошая компания для споров.

Дискуссия была моей забавой с. самого детства. Я сделаю все только для того, чтобы иметь хорошую дискуссию; но так редко находится действительно хорошая компания для спора. Я вступил в суфийский орден - в этом я признаюсь впервые — и позволил тем дуракам всего лишь сделать мне обрезание; и они сделали его такими примитивными методами, что мне пришлось страдать, по крайней мере, шесть месяцев. По меня не интересовало это; весь мой интерес состоял в том, чтобы узнать суфизм изнутри. Увы! Я не смог найти настоящего суфия за всю свою жизнь. Но это относится не только к суфиям, я не смог найти настоящего христианина или настоящего хасида.

Дж. Кришнамурти пригласил меня встретиться с ним в Бомбее. Человек, принесший письмо, был общим другом, его звали Пармананда. Я сказал ему: «Пармананда, возвращайся назад и скажи Кришнамурти, что если он хочет встретиться со мной, он должен приехать сам - это будет правильно - правильнее, чем просить меня приехать к нему».

Пармананда сказал: «Но он намного старше вас».

Я сказал: «Ты езжай к нему. Не говори от его имени. Если он скажет, что он старше меня, тогда и ехать не стоит, потому что пробуждение не может быть младше или старше; оно всегда одинаковое - просто свежее, вечно свежее».

Он уехал и никогда не возвращался, потому что как мог Кришнамурти, старик, приехать, чтобы повидаться со мной? Все-таки он хотел встретиться со мной. Это интересно, не правда ли? Я никогда не хотел встречаться с ним, иначе я бы поехал к нему. Он хотел встретиться со мной, и все же хотел, чтобы я приехал к нему. Вы должны признать, что это немного уже слишком. Пармананда вернулся без ответа. Я спросил: «Что случилось?»

Он сказал: «Кришнамурти так рассердился, так рассердился, что я не посмел спросить его снова».