Проблески золотого детства

Яшу, я сказал, чтобы ты убрала полотенце, потому что два дела не могут решаться вместе, особенно, в одном сердце. И ты так хорошо относилась ко мне на протяжении всего времени, что я тебя знаю, а когда я пытаюсь вспомнить, когда это началось, кажется, что я знаю тебя вечно. Я не шучу. Вообще-то я, когда думаю об Яшу, не могу вспомнить, когда она вошла в мой личный мир. Как будто она всегда была здесь, сидя рядом со мной, как медсестра или нет. Теперь она стала редактором вместе с Девараджем — это прекрасное назначение. Теперь у вас может быть два доктора. Разве это не прекрасно? Вы можете сделать так, чтобы они боролись, и наслаждаться этим!

Теперь я подхожу к своей истории… Перед тем, как что-то рассказывать, всегда хорошо сделать небольшое введение, как можно более нелогичное, потому что это как раз верное введение для такого человека, как я. Иногда я смеюсь над собой, просто так… потому что, когда есть причина, смех прекращается.

Человек может смеяться только тогда, когда нет причины. У смеха нет ничего общего с разумностью, поэтому иногда я оставляю свою разумность и неразумность — помните, это две стороны одной монеты — и тогда у меня начинается действительно сердечный смех.

Конечно, никто не может его услышать. Это не физический смех, иначе Деварадж или Девагит определили бы его своими инструментами. Очи не могут установить его. Он трансцендентален по отношению ко всему инструментальному. Смотрите, какое я создал прекрасное слово: инструментальность. Напишите его точно так же — инструментальность. Тогда вы - сможете понять, что я говорю — хотя бы слова, и возможно, однажды и бессловесное. Это моя надежда, моя мечта обо всех вас.

Вы будете беспокоиться, потому что сегодня мне действительно надо слишком много времени, чтобы начать. Вы знаете меня, я знаю вас. Я буду рассказывать так очень медленно. Это поможет опустошить вас. Это весь мой бизнес, опустошение: вы можете называть его «Опустошение без границ».

Вчера я говорил вам, что смерть моего дедушки была моей первой встречей со смертью. Да, встречей и чем-то большим; не только встречей, иначе я бы упустил настоящий ее смысл. Я видел смерть и нечто большее, что не умирало, что плыло над этим, убегая из тела… частицы. Эта встреча предопределила все течение моей жизни. Она дала мне направление или скорее, измерение, которое раньше не было мне знакомо.

Я слышал о смертях других людей, но только слышал. Я не видел, и лаже если бы я видел, они не имели для меня никакого значения.

До тех пор, пока не умрет кто-то, кого вы любите, вы не сможете по-настоящему столкнуться со смертью. Позвольте мне подчеркнуть: со смертью можно столкнуться только тогда, когда это смерть любимого человека.

Когда любовь и смерть окружают вас, то происходит преображение, огромное изменение… рождается новое существо. Вы никогда не станете прежними Но люди не любят, и из-за того, что они не любят, они не могут испытать смерть так, как испытал ее я. Без любви смерть не дает вам ключи к существованию. Когда теть любовь, она передает вам ключи от всего, что есть.

Мой первый опыт смерти не был простой встречей. Он был во многом сложный. Умирал человек, которого я любил. Я знал его, как своего отца. Он вырастил меня в абсолютной свободе, ни заповедей, ни подавлений, ни запрещений. Он никогда не говорил мне «Не делай этого» или «Делай то». Только теперь я могу осознать красоту этого человека. Старику очень сложно не говорить ребенку «Не делай этого, сделай то», или «Просто сиди здесь, ничего не делай», или «Сделай что-нибудь, почему ты просто сидишь и ничего не делаешь?» Но он никогда так не делал. Я не помню ни одного случая, когда он пытался вмешаться. Он просто уходил. Если он думал, что то, что я делал, неправильно, он уходил и закрывал глаза.

Однажды я спросил его: «Нана, почему ты иногда закрываешь глаза, когда я просто сижу рядом с тобой?»

Он ответил: «Сейчас ты этого не поймешь, но когда-нибудь, это возможно. Я закрываю глаза, чтобы не мешать тебе делать то, что ты делаешь, правильно это или нет. Это не мое дело препятствовать тебе. Я забрал тебя у отца и матери. Если я не могу дать тебе свободу, тогда зачем же было забирать тебя у родителей? Я забрал тебя только для того, чтобы они не мешали тебе. Как же я могу вмешиваться?»

«Но ты знаешь, — продолжил он, — иногда возникает огромное искушение. Ты такое искушение. Я никогда не знал, иначе я бы не стал рисковать. Ты гениален в том, что касается неверных занятий. Я удивляюсь, сказал он, — как ты умудряешься столько делать неверно. Или я сошел с ума… или ты».

Я сказал: «Нана, тебе не надо беспокоиться. Если кто-то и сошел с ума, то это я». И с того дня я говорил людям: «Не обращайте на меня внимания, я сумасшедший».