Люди спрашивают меня: «Верите ли вы в астрологию, в религию… в то, в это?» Я не верю ни во что вообще, потому что я знаю. Это напомнило мне историю, которую я рассказывал вам раньше… Приехал старый астролог. Мой дедушка не мог поверить своим глазам. Астролог был так знаменит, что даже короли могли бы удивиться, если бы он посетил их дворец; а он приехал к старому дому моего дедушки. Его можно только назвать домом, но на самом деле, это просто глиняные стены, не было даже отдельной ванной. Он приехал к нам, и я сразу же стал его другом.
Посмотрев в его глаза, хотя мне было только семь, я не мог прочесть ни слова… но я мог читать его глаза — им не нужна ваша ученость. Я сказал ему: «Странно, что вы проделали такое далекое путешествие только для того, чтобы сделать карту моего рождения».
Варанаси в те дни, и даже сейчас, далеко от той маленькой деревни. Старик сказал: «Я пообещал, и обещание должно быть исполнено». То, как он сказал, «обещание должно быть исполнено», глубоко взволновало меня. Это был живой человек!
Я сказал ему: «Если вы пришли сюда, чтобы исполнить свое обещание, то я могу предсказать ваше будущее».
Он сказал: «Что! Ты можешь предсказать мое будущее?»
Я сказал: «Да. Несомненно, вы не станете Буддой, но вы станете бхикку, саньясином». Это название буддийских саньясинов.
Он улыбнулся и сказал: «Невозможно!»
Я сказал: «Вы можете побиться об заклад».
Он спросил меня: «Хорошо, сколько?»
Я сказал: «Это не важно. Вы можете поставить любую сумму, какую хотите, потому что если я выиграю, я выиграю; если я проиграю, я не проиграю ничего, потому что у меня ничего нет. Вы играете с семилетним ребенком. Разве вы не можете видеть это? У меня ничего нет!»
Вы удивитесь, узнав, что я стоял там голым. В той бедной деревне не было запрещено, по крайней мере, семилетним детям бегать вокруг голыми. Это была не английская деревня!
Я до сих пор могу видеть себя голым, стоящим перед астрологом. Вся деревня собралась, и они слушали, о чем это мы шепчемся.
Старик сказал: «Хорошо, если я стану саньясином, бхикку, — и он показал свои золотые карманные часы, инкрустированные бриллиантами, - я отдам тебе это. А что же ты, если ты проспоришь?»
Я
Он улыбнулся и уехал.
Я не верю в астрологию; девяносто девять и девять десятых процентов ее - чепуха, но десятая часть процента — чистая истина. Человек внутреннего, интуиции и чистоты, несомненно, может смотреть в будущее, потому что будущее не неэкзистенциально, оно просто спрятано от наших глаз. Может быть, только тонкий занавес мыслей — это все, что разделяет настоящее и будущее.
В Индии невеста закрывает свое лицо гхунгхат. Сейчас трудно перевести это слово; это как маска. Она надевает сари на лицо. Так же будущее спрятано от нас, лишь за гхунгхатом, тонкой вуалью. Я не верю в астрологию, я подразумеваю девяносто девять и девять десятых процента ее. В оставшуюся одну десятую мне не нужно верить, это истина. Я вижу, как она работает.
Старик был первым доказательством. Но вот что странно: он мог видеть мое будущее, конечно неясно, с разными вариантами, но не мог видеть свое собственное будущее. Не только это, он был готов биться со мной об заклад, когда я сказал, что он станет бхикку.
Мне было четырнадцать, и я снова путешествовал в окрестностях Варанаси с отцом моего отца. Он ехал по делам, а я настоял на том, чтобы поехать с ним. Я остановил одного старого бхикку на дороге между Варанаси и Сарнатхом и сказал: «Дедушка, вы меня помните?»
Он сказал: «Я никогда не видел тебя раньше — почему я должен помнить тебя?»
Я сказал: «Вы может быть нет, но я должен помнить вас. Где часы, золотые часы, инкрустированные бриллиантами? Я тот ребенок, с которым вы поспорили. Теперь пришло время мне спросить. Я предсказал, что вы станете бхикку, и вы стали им. Дайте мне часы».
Он улыбнулся, и вынул из кармана прекрасные старые часы, отдал их мне со слезами на глазах, и — можете ли поверить — он дотронулся до моих ног.
Я сказал: «Нет, нет. Вы бхикку, саньясин, вы не можете дотрагиваться до моих ног».
Он сказал: «Забудь про это. Ты оказался более великим астрологом, чем я; позволь мне дотронуться до твоих ног».
Я дал те часы первому из моих саньясинов. Имя моего первого саньясина — Ма Ананд Мадху — женщина, конечно, потому что я хотел, чтобы было именно так. Никто не посвящал женщину в саньясу так, как я. Не только это, я хотел, чтобы именно женщина стала моим первым саньясином, просто для того, чтобы все уравновесить и упорядочить.
Будда колебался, прежде чем дать саньясу женщине… даже Будда! Только это в его жизни задевает меня, и ничего больше. Будда колеблется… почему? Он боялся, что женщины-саньясины отвлекут его последователей. Что за чепуха! Будда и чего-то боится! Пусть эти дураки отвлекаются, если хотят!