Проблески золотого детства

Начальник станции был моим саньясином, поэтому, конечно, поезд стоял там столько, сколько я хотел. Они - я имею в виду своих отца и мать, Самбху Бабу, и многих других, кто любил меня - приходили на станцию. Это было мое единственное посещение: десять, двадцать, самое большее, тридцать минут. Поезд не мог дольше стоить, потому что должны были подходить другие поезда. Они ждали перед станцией.

Но я могу понять его одиночество. У него больше не было друзей. Почти каждый день он писал мне письма — это очень редко а писать было нечего. Иногда он присылал просто чистый лист в конверте. Я понимаю даже это. Он чувствовал себя очень одиноко и хотел бы быть со мной. Я делал все возможное, чтобы побыть там подольше, но быть там было для меня настоящей обузой. Только ради него я страдал в этой деревне.

После его смерти я редко, очень редко приезжал туда. Теперь у меня было оправдание — что я не мог приехать, потому что это напоминало мне о Самбху Бабу. Но на самом деле не было смысла приезжать туда. Когда он там был, смысл был. Он был маленьким оазисом в пустыне.

Он совершенно не боялся осуждений, которые сваливались на него из-за меня. Быть связанным со мной, даже в те дни, было не очень хорошо. Это было опасно. Ему говорили: «Вы потеряете уважение всей общины, а именно община сделала вас вице-президентом».

Я сказал ему: «Вы можете выбирать, Самбху Бабу: быть президентом этой глупой деревни или быть моим другом».

Он сложил с себя свое полномочие мэра и свое президентство. Он не сказал мне ни единого слова; он просто написал прошение об отставке, там, передо мной. Он сказал: «Я люблю в тебе что-то, что невозможно определить. Президентство в этом глупом городке ничего для меня не значит. Я готов потерять все, если до этого дойдет. Да, я готов все потерять».

Его пытались отговорить от отставки, но он не согласился.

Я сказал ему: «Самбху Бабу, вы хорошо знаете, что я ненавижу все это президентство, вице-президентство, муниципальные они или национальные. Я не могу сказать вам: «Забери прошение об отставке», — потому что я не могу совершить это преступление. Если вы хотите забрать его, вы свободны сделать это».

Он сказал: «Печать поставлена. Нет смысла возвращаться назад, и я счастлив, что ты не пытался убедить меня».

Он оставался одиноким человеком. У него было достаточно денег, чтобы жить как богатый человек, поэтому, когда он вышел в отставку, он также отказался от денег. Он сказал: «У меня достаточно денег, так чего же беспокоиться? И что такое право? со всеми закон ногтями и постоянной ложью во имя истины».

Он прекратил работать. Это были качества, которые я любил в нем. Не думая ни одного мгновения, он подал в отставку, а на следующий день он ушел из ассоциации. Для него я приезжал иногда в деревню, или звал его к себе, просто, чтобы он побыл со мной несколько дней. Иногда он приходил.

Он был настоящим мужчиной, ничего не боявшимся. Однажды он спросил меня: «Что ты собираешься делать? Потому что я не думаю, что ты долго сможешь оставаться профессором в университете».

Я сказал: «Самбху Бабу, я никогда ничего не планирую. Если я брошу эту работу, то надеюсь, что тогда меня будет ждать какая-то другая работа. Если Бог…» — и помните «если», потому что он не был верующим, это было другое качество, которое я в нем любил; он говорил: «Пока я не знаю, как я могу верить».

Я сказал ему: «Если Бог может найти работу разным людям, зверям, деревьям, я думаю, что он сможет найти работу и для меня. А если он ничего не сможет найти, это его проблема, а не моя».

Он засмеялся и сказал: «Да, это совершенно верно. Да. это его проблема, если он есть - но дело в следующем: если его нет, тогда что?»

Я сказал: «И здесь я тоже не вижу для себя никакой проблемы. Если нет работы, я могу сделать глубокий вдох и попрощаться с существованием. Это достаточное доказательство, что я не нужен. А если я не нужен, тогда я не собираюсь навязываться несчастному существованию».

Нельзя пересчитать все наши разговоры, но если бы их воспроизвести, то получились бы диалоги лучше, чем у Платона. Он был очень логичным человеком, настолько логичным, насколько я нелогичен. И это то, что больше всего расстраивает: что мы были единственными друг для друга друзьями в этом городке.

Все спрашивали: «Он логик, а ты совершенно нелогичен. Какая же может быть между вами связь?»

Я говорил: «Вам это будет сложно понять. Сама его логика приносит его на край. Я нелогичен, не потому что я таким родился - никто не рождается нелогичным; я нелогичен, потому что я видел бессмысленность логики. Поэтому я могу быть с ним в соответствии с его логикой, и, тем не менее, в определенный момент, опережать его, и тогда он пугается и останавливается. И это хранит нашу дружбу, потому что он знает, что должен идти за пределы этого, и он никого не знает, кто смог бы помочь ему в этом. Вы все», — я имел в виду жителей городка, «думаете, что он помогает мне. Вы ошибаетесь. Вы можете спросить его. Я помогаю ему».