Первое, что я почувствовал, это ударивший в нос запах горящей серы. Темнота рассеялась, и мы оказались в перелеске. Здесь, в отличие от гор Безмолвия, было облачно: на эти места распространялась власть Утреса. А впереди, метрах в пятидесяти, белели до блеска начищенные черепа, украшавшие бабкин забор.
— Подождете здесь? — обернулся я к Володьке.
Он пожал плечами.
— Как скажешь.
Попробую договориться с Ягой, чтобы она приютила их на то время, что буду в Комтеоне. Пляжный отдых здесь все–таки не очень. А идти в землю Мертвых придется, тут никуда не денешься. Вот только как? Ладно, постараюсь у бабки выведать. Уверен, должен быть еще какой–то способ, и вряд ли кто–то кроме Яги о нем знаетлучше.
Я пролез через пролом в заборе, мельком взглянув на ближайший череп. Причем явно человеческий. Ну, бабка…
По покосившимся ступенькам я поднялся на крыльцо и постучал. Тихо. Стукнул погромче — нет ответа. Огляделся и увидел ее. Яга сидела у самой кромки реки и древком метлы вычерчивала на песке какие–то знаки.
— Бабуля-а! — прокричал я, но она даже не обернулась. Сидела и что–то бубнила себе под нос. Колдует, что ли?
Я подошел поближе и прислушался.
Частушку напевает. Ну правильно, я бы при такой жизни не то что запел, завыл бы от тоски.
— Добыча прибыла, бабушка! — наклонившись к ней, гаркнул я.
Яга вздрогнула от неожиданности, сделала резкий кувырок, вскочила и, размахнувшись метлой, звезданула меня по голове.
Во дает! Потирая ухо, я на всякий случай сделал несколько шагов назад.
— Эй, эй, угомонись, бабуль! Своих не узнаешь?
Карга скорчила недовольную физиономию. Нос у нее, казалось, стал еще длиннее и теперь касался верхней губы.
— Чаво надобно? Пшел прочь!
— Не узнала? — я улыбнулся как можно шире. — Приглядись.
Она похлопала подслеповатыми глазами и через пару секунд заголосила:
— Каса–атик! — и кинулась обниматься.
Меня обдало запахом пыли, плесени и чего–то еще. Но я, задержав дыхание, мужественно вытерпел бабкины нежности.
— А я тебя еще третьего дня ждала.
— С чего это?
— Сон видела, как три твоих лика один с другим борются, каждый главным норовит стать. Да ты проходь, касатик, проходь, — бормотала она, увлекая меня к избе. — Сейчас щец поставлю, накормлю, проходь, милый.
Вновь, как и месяц назад, я оказался в натопленной комнате с печью, столом, многочисленными бочками, бадьями и ведрами, в которых бурлило жуткое варево. Старушка вошла вслед за мной и сразу принялась хлопотать.
— Жарковато у тебя, бабуль.
— Радикулит замучил, милок, — пожаловалась она. — Уж утепляюсь, утепляюсь, а все без толку.
— А вот посмотри, — я достал из сумы сверток с одеждой, — может, в этом полегчает?
Надо было бы, конечно, пуховый платок ей принести, но ведь Хорнгальд не Оренбург.
— Ну–ка, ну–ка, — бабка вцепилась в пакет и буквально вырвала его у меня из рук.
Вытащила шмотки, внимательно осмотрела их, подслеповато щурясь, и вдруг гаркнула:
— Иди отсель! Выйди, говорю, дай даме спокойно переодеться.
Я скатился с крыльца, тихо посмеиваясь. Надо же — дама.
Ждать пришлось довольно долго. Наконец послышалось шарканье ног, дверь приоткрылась, из–за нее сначала вылезла физиономия, сияющая, как начищенный самовар, а затем, пританцовывая, и старуха целиком. Полосатый красный платок совсем не подходил к юбке и кофте, но выглядел празднично и казался приятным ярким пятном на фоне пасмурной природы и развешенных на заборе черепов.
— Ну, как? — самодовольно спросила бабка, поворачиваясь то одним, то другим боком.
Широко улыбнувшись, я поднял большой палец.
— Во!
— Ох, спасибо, касатик, уважил старушку.
— Прямо бабуля–красотуля, — я продолжал беззастенчиво льстить, — тебе бы еще какого–нибудь старичка–лесовичка завести, чтоб не так тоскливо было одной.
— Чур, чур тебя! Он ведь спать со мной полезет, а я уже давно выспалась, — она кокетливо взмахнула рукой и улыбнулась беззубым ртом. — Ну, заходь обратно.
Бабка проковыляла в избу, я, едва сдерживая смех — за ней. Указав мне на лавку, Яга хлопнула передо мной плошку щей. Надо отдать ей должное, пока я ел, она не сказала ни слова, только тепло смотрела на меня, подперев подбородок рукой. И лишь когда тарелка опустела, спросила:
— Зачем пожаловал–то?
Я облизнулся и доверительно наклонился к ней.
— Хочу, бабуль, сходить еще раз в Комтеон.
— Почто он тебе?
Поколебавшись, я решил не врать, все равно поймает.
— Нариэля призывать буду.
— Ох, — Яга обреченно вздохнула, — не выйдет ниче, касатик. Во–первых, Комтеон — охранный храм, а во–вторых, порушили его давно, для вызова он никак не подходит. Да и как ты туда попадешь? А коли и попадешь, обратно не воротишься.
Она встала, взяла с полки длиннющий половник и подошла к одной из бадей. Помешала варево и обернулась, ожидая ответа.