Пробудившая пламя

Пока Ираидала не успела выбрать себе место сама, я поспешил проводить её во главу стола. Всё моё внимание было сосредоточенно на ней. Да и пожелай я, всё равно не смог бы отвлечься на что-то другое. Мой хрупкий и нежный цветок с характером крепче моего клинка, с жёсткой волей и острым умом. От этого кажущегося несоответствия внешнего изящества и красоты и души, она казалась только притягательней и загадочней. И я в сотый раз сам себе задавал вопрос, почему я не замечал этого всего, да хотя бы год назад?

Как я и думал, мать еле удерживала свою злость, капли яда просачивались в словах. Если Анаис сникла после того, как Марс подтвердил моё решение, впрочем, проблем от неё я и не ждал, пока нет того, кто её подталкивает, она ничего не сможет сделать, то вот мать старалась хоть сейчас уничтожить то, что зарождалось между мной и моей алири. Если не получилось создать моего нового предательства, она решила напомнить о старом, не зря отец сказал, что мать умеет жалить.

И тонкие пальчики, опустившиеся на мой локоть, для меня были не только успокоительным, но и знаком, что Далли готова поверить в то, что её слово для меня важно и ценно. Я упивался её близостью к себе, взглядом, полуулыбкой, смущением, окрасившим её щеки, когда я шептал ей на ушко неумелые стихи-признание.

В тронном зале стояло четыре портрета. На первом были изображены князь Кир и Ярый. Видно, что Кир совсем недавно стал князем, а у Ярого настолько лукавое и весёлое выражение, что представить, что через несколько лет он станет князем, просто невозможно.

На втором портрете была изображена княгиня на фоне зимнего леса. Хрупкая блондинка с загадочным взглядом всколыхнула в душе тревогу и смутное ощущение надвигающейся беды.

На третьем портрете уже более взрослый князь Кир стоял рядом с сыновьями-близнецами. Жаль, что эти мальчишки так никогда и не стали взрослыми.

А вот и последний портрет. Бой сердца загрохотал в ушах. Княгиня сидела на деревянном резном кресле, по бокам которого стояли сыновья. А чуть сзади, стоял сам князь. Одна его рука покоилась на спинке кресла, и пальцы его жены покоились на его ладони. А вот вторая рука была занята. На ней он держал юную княжну Ярину, снежинку князя Ярого и его сердце, как он говорил.

Девочке на портрете было лет пять, белокурые локоны струились по зелёному бархату платья. Носик был гордо вздёрнут, бровки насуплены. Малышка со всей серьёзностью смотрела на художника ярко-синими глазами. И это выражение было мне знакомо. Хорошо знакомо.

И сейчас я понял, почему так странно смотрел евнух на Малис. Просто та Малис, которая уезжала вместе с матерью и братьями год назад в Геликарнак, была точной копией изображенной на портрете девочки, с той лишь разницей, что у Малис были зелёные глаза. Даже время не смогло настолько изменить юную княжну, чтобы я сейчас не находил всё больше и больше знакомых черт.

Я посмотрел на Далли и тут же забыл обо всём. Такой ужас и боль плескались в её глазах! Слёзы текли по побелевшему лицу, а она только приоткрывала рот, словно не могла вздохнуть. И тут я вспомнил, что Ираидала ничего не знала или не помнила о том, кто она и откуда. Видимо детский разум решил спрятать от неё эту память. А сейчас она вернулась, и скорее всего, сейчас Далли снова в том дне, когда погибла вся её семья.

Подхватив её на руки, я бросив всех, и не обращая внимания на визг Анаис о том, что этого не может быть, и не может Ираидала оказаться настолько высокородной, и испуганный выдох матери, вынес Ираидалу на балкон тронного зала, где было больше воздуха. Я звал её и просил сделать вдох, хоть один, просил вспомнить, что она здесь, под защитой, а весь тот кошмар в далёком прошлом!

В хриплом и каком-то надтреснутом голосе я с трудом узнал мою Далли.