Пробудившая пламя

– В смысле Валисандра Тардаранская? Вы же умерли! – не смог скрыть удивления я.

– А я вот тебя сейчас клюкой вдоль хребта протяну, не посмотрю, что оман. Вот тогда и узнаем, кто умер, а кто ничего ещё, живчик! – ухмыльнулась она. – И не задерживай меня попусту. Меня люди ждут.

Через день, я отправлялся обратно в крепость на том самом корабле, что перевозил раненных, вместе с матушкой Вали́.

Глава 20.

Как описать будни пограничной крепости, удерживающей почти год ожесточенный натиск врага на границе империи? В какой-то момент, бесконечные бои превращаются в рутину, холод словно вымораживает все эмоции. Непроходящая усталость становится привычной. Какие-то вещи и вовсе проходят мимо тебя, только краем цепляя сознание.

Впервые за семь лет, продовольствие и прочие необходимые на передовой вещи приходят с императорским гербом. Обычно этим занималась майриме. Я уже даже и не переживал об обеспечении, отправляясь на рубежи налегке, беря только необходимое и на первое время. А вскоре приходили тяжелогружëнные обозы со всем необходимым.

Мать, будучи долгое время наложницей императора, прекрасно знала, что может быть нужно на войне и какие запасы необходимы в первую очередь. Получив такую поддержку в первый раз, я сильно удивился. На мой вопрос, чьих рук это дело, мать попыталась сначала сказать, что ничего не знает. Тогда я поинтересовался, а каким тогда образом в обоз с продовольствием попал отдельный ящик, выложенный мягкой ветошью. В этом ящике было несколько плотно закрытых горшков с кизиловым вареньем, которое я просто обожал. Кто, кроме матери мог об этом подумать? Как бы ни клялись наложницы в любви, и какие бы громкие слова не говорили, а вот так, проявлять свои чувства и заботу может только по-настоящему любящий человек.

После этого майриме улыбнулась и опустила голову, молча признавая, что я разгадал, кого должен благодарить за столь необходимую помощь. И я благодарил. Правда иногда появлялись злые мысли, а вспомнила ли хоть одна из тех, кто кричал о том, что любит, о том, что я на войне? Что может, нет ни то, что любимого варенья, а необходимого? Посмотрел бы я на них, окажись они вместо дворца в походном лагере!

А в этот раз, видимо из-за затянувшихся военных действий, помощь прислал отец. Дни сливались, я уже с трудом вспоминал, сколько недель прошло здесь, в крепости. Казалось, что та, другая жизнь без войны мне просто приснилась.

Очередной сигнал о начале вражеской атаки даже ничего не затронул внутри. Ну, в бой, ну ночь на дворе. Ну и что? Броню я даже не пытался призвать. Смысл, если она не откликалась?

Сегодня в атаку пошли димарийцы. Странное дело, последние месяцы они отсиживались за спинами северян.

Северяне вступили в бой на рассвете, правый фланг сразу прогнулся. Там стояло пополнение бессмертных. Те, кто на рубежах был раз или два. Их специально ставили в самые неудобные для атаки врага места, чтобы дать более выигрышную позицию и больший шанс выжить. Жалели, молодые же ещё. Забыли, что для северян это вызов!

Я повел ветеранов за собой. Старшины и мастера бессмертных, единственные, кто мог противостоять северянам, видимо, поэтому нас ещё и не смели. Сейчас мы пытались просто отстоять стены и дать возможность оттащить раненных за второй уровень стен. Внешние стены крепости за это время уже не раз переходили из рук в руки. Руки уже и не поднимались, клинок, словно стал тяжелее раза в три. А бой, как в насмешку, снова столкнул меня с Ярым.

– Хватит! – вдруг разнëсся над местом боя голос матушки Вали́. Откуда она появилась, я не понял, но она опустилась в шаге от северянина, закрывая собой молодого бессмертного, которого то ли ранил, то ли убил князь только что. – Остановите бойню! Разве есть в этом слава? Разве это дело для вашей силы? Посмотрите, кого вы губите, это же вчерашние дети! Позвольте воинам разойтись, дайте шанс выжить раненным. И вашим, и нашим... Разве твоё сердце тебе ничего не говорит, князь?

– Моё сердце? – лицо Ярого исказилось, словно от дикой, непередаваемой боли. – Когда-то у меня было сердце. Моя кровинка, моя светлая искорка, моя хрустальная снежинка. Не было в моей жизни другой радости! Всё, что было в душе светлого... Моё сердце давно молчит. Потому что мертво! Загублено! Вот такими, вчерашними детьми, которых ты просишь помиловать!

Князь и не говорил даже, а рычал, словно дикий зверь. Его голос был полон такой муки, что и слышать было страшно.

Валисандра резко поднялась и схватила Ярого за руку, глубоко вдохнув. Её глаза полыхнули пламенем, голос зазвучал глубже и звонче, раздаваясь, словно со всех сторон сразу.

– Боль страшной потери не залить местью всему миру! – с какой-то грустью говорила та, кого все привыкли считать лекаркой из бедного квартала. – Но ты рано приговорил свое сердце, князь. Твоя кровь жива, ещё тянется нить от пламени твоей жизни.

И в секунду все изменилось. Только очень старая и уставшая женщина оседала на кровавый снег. Я и князь одновременно попытались её поймать.

– Кто она? – спросил Ярый, глядя мне в глаза, словно пытался увидеть ответ, а не услышать.