Пробуждение

— Отец рассказывал мне, что после окончания Второй мировой войны несколько евреев посвятили свою жизнь поискам и уничтожению нацистов, сумевших скрыться от правосудия. Эти люди считали, что есть преступления, для которых нет и не может быть срока давности. Даже когда большинству из них было уже далеко за восемьдесят, они продолжали работать, выслеживая уцелевших военных преступников по всему миру, доставляя их в Европу и предавая суду. Это я и называю справедливостью.

— Это не справедливость, Нат. Это месть.

— Но и справедливость тоже. Вспомни, как называлась наша группа: «Врачи за Справедливость». Я не верю, что ты мог забыть!

Альберт еще раз тяжело вздохнул, и Нат заметил, что у него дрожат руки.

— Я никогда не был таким храбрым, как ты, Нат. Думаю, поэтому Рэндо убрал не меня, а тебя.

— Что за чушь ты несешь?! Меня застрелил какой-то подросток — самый обычный подросток из неблагополучных. И он признался…

Нойес покачал головой.

— Все было продумано и подготовлено заранее, — проговорил он ровным, невыразительным голосом. — В наш век многое, если не все, решала сила. Как я мог надеяться справиться с этим один?..

— Ты хочешь сказать, что убийцу подослал ко мне Мартин? — Нату все еще не верилось.

— Конечно, кто же еще? Ведь ты собирался погубить его!

— Но я был не один. Или, может быть, он пытался убить и тебя?

Альберт Нойес отвел взгляд.

— Нет.

— Господи, Альберт!.. — Нат замолчал, пытаясь понять, что случилось с его другом. И как это могло случиться. Наконец он проговорил негромко:

— Ты… уступил?

Альберт Нойес ничего не ответил.

— Но почему в таком случае ты продолжаешь заботиться о моем сыне? После стольких лет?!

— Все, во что я верил и верю, по-прежнему здесь, — тихо пробормотал Альберт Нойес, прижимая к груди слабый старческий кулачок. — Но мне хотелось жить. Твой сын остается для меня живым воплощением того, с чего мы начинали, — наших надежд, наших упований. Но для того чтобы уцелеть, часто приходится отказываться от некоторых идеалов и… иллюзий. Подобное происходит в этом мире постоянно, и в этом нет ничего нового.

Лицо Альберта сморщилось от стыда и унижения, сделавшись похожим на сушеное яблоко. Единственное, что осталось в столетнем старце от несгибаемого, пламенного борца, — это его длинный, аристократический нос.

— И каковы были… условия договора? — тихо спросил Нат.

— Я не предавал ни тебя, ни твоего сына. Но через пару лет после твоей смерти я оказался в таком положении, что мне не оставалось ничего другого, кроме как согласиться на предложение Рэндо и пообещать, что больше я к этой давней истории возвращаться не буду. Вот и весь компромисс, Нат. Он не трогал меня, а я оставил в покое его.

— Убийцы Вассерстрома ушли от наказания, а отец и сын Рэндо стали королями современной медицины, — насмешливо проговорил Нат, пародируя слова президента. — Это ты называешь компромиссом?

— Я всегда надеялся, что когда-нибудь ко мне обратится человек, который будет таким же решительным и отважным, как ты, и тогда я расскажу ему все. Но такой человек так и не появился.

И снова они долго сидели молча, прислушиваясь к тонкому жужжанию летательных аппаратов, изредка проносившихся над парком. Наконец Нат сказал:

— «Икор» продолжает охотиться за мной, и мне нужна защита. Не мог бы ты чем-нибудь помочь мне? Например, если бы взялся передать мою записку президенту Вильялобосу…

Нойес замахал руками:

— Что ты! Что ты! Об этом не может быть и речи. Я не могу.

— А кто может?

Старый врач как-то странно посмотрел на него.

— Я подумаю, — сказал он неуверенно. — Но я позвал тебя сюда не для того, чтобы решать политические вопросы, а для того, чтобы сказать о сыне. Ты должен увидеться с ним как можно скорее, потому что ему уже недолго осталось. Своих средств у него нет, а никакой социальной или медицинской помощи он не получает уже много лет. Он лишен почти всех гражданских прав — таково в наши дни наказание за инакомыслие. Я много раз пытался добиться для него хотя бы частичной реабилитации, но мне так и не удалось ничего сделать. Быть может, президент Вильялобос и пойдет мне навстречу, но боюсь, это случится слишком поздно… — Он немного помолчал и добавил: — Прошу тебя, когда ты увидишь Патрика, не сердись на меня. Поверь, я делал для него все, что было в моих силах.

Нат тяжело вздохнул, но смягчился и бережно обнял своего старого друга, чувствуя под руками хрупкие кости:

— Я знаю, Альберт, знаю…

Старик со стыдом отвернулся.

78