Пробуждение

– Да. Это что, ненормально?

– Ну… Скажем так, необычно. Сейчас я сделаю вам несколько уколов, а потом буду зашивать рану. Ничего страшного, даже больно не будет.

Лёжа на столе и слушая, как доктор готовиться зашивать, Артём вдруг заплакал. Это удивило даже его самого, ведь плакать он не собирался, да и в принципе делать это давно уже отвык. Однако слёзы полились сами собой. Наверное, подумал Артём, это из-за страха перед галлюцинациями.

Доктор стал делать уколы в кожу головы Артёма, и тот почувствовал, как его затылок немеет. Жидкости в шприце, видимо, было много, и вскоре раствор уже стекал по щекам вниз, смешиваясь с кровью и слезами и срываясь струями в тазик под подголовником.

Потом доктор отложил шприц и стал зашивать. Что-то скрипело – или нити, или сама кожа, и от этих звуков по спине Артёма побежали мурашки. Доктор больше не проронил ни слова, и эта тишина, прерывая скрипом, показалась Артёму жуткой.

– Послушайте, – забеспокоился он. – Там… Долго ещё?

– Не беспокойтесь, скоро всё закончится.

Когда швы были наложены, голову Артёму обмотали бинтами, дали рекомендации и отправили на приём за больничным листом.

«Тебе не нужен больничный», – сказал вдруг голос так, что Артём подскочил.

Он огляделся, надеясь найти обладателя голоса, но в коридоре, кроме него, никого не было. Вообще никого.

– Что за чёрт? – прошептал Артём.

«Никакой чертовщины. Но нам нужно поговорить».

Голос теперь звучал куда громче, словно его обладатель буквально сидел на плече у Артёма. Тот даже провёл по плечам ладонями, но никого там не нашёл.

– Ты у меня в голове? – спросил Артём.

«Я в тебе, да. Но я и очень далеко от тебя, если говорить твоими категориями. Я пытаюсь разбудить тебя».

«Я же не сплю!», – мысленно возразил Артём.

«Спишь. Та твоя часть, что определила себя как человека, Артёма Гуляева, считает, что проснулась, но /ты/ – ты ещё спишь. А мне нужно разбудить / тебя/».

«Я не понимаю! Какая ещё часть? Артём Гуляев – никакая не часть!»

«Артём Гуляев – лишь ворсинка на теле. Чувствительная антенна, направленная своими рецепторами в вечность Космоса. Именно этой ворсинке посчастливилось почувствовать меня… и себя тоже – первой».

«Что за чушь? Господи, мне срочно нужен психиатр!»

«Тебе не нужен психиатр. Тебе нужно осознать себя. Ещё одна ворсинка не поможет тебе осознать себя целого».

«Я осознаю себя! И хватит называть меня ворсинкой!»

«Если хочешь, я могу звать тебя клеточкой. Рецептором. Мне всё равно, да и тебе скоро будет всё равно. Ты спал миллиарды лет – по меркам тех частичек, что попытались изменить тебя, а значит, и себя – но близок тот момент, когда ты проснёшься».

Артём схватился за голову. В коридор невдалеке вышла медсестра. Она остановилась и внимательно посмотрела на Артёма, и тот, испугавшись, что его сочтут сумасшедшим, выбежал на улицу. Не замечая холода и зажимая руками уши, он побежал от травмпункта, покуда мощная волна головокружения не сбила его с ног. Артём упал, не в силах сфокусировать на чём-то взгляд – деревья вокруг кружились, как безумные танцоры – и его вырвало.

«Наступает то мгновение, когда мы снова становимся единым целым, – продолжал голос. – Сон заканчивается, и знания должны быть переданы в срок, потому что мой сон вот-вот начнётся».

Артём вытер рот снегом и встал. Через дорогу, сквозь чёрные стволы деревьев, он увидел церковь. Верующим себя Артём не считал, хоть и носил на шее крестик, подаренный матерью.

«В церковь! – торжествующе подумал Артём. – В церковь! Эти голоса пропадут в церкви!»

«Не пропадут. Ты видел меня через сон той ворсинки, что почувствовала меня, а теперь сопротивляется той правде, которая готова открыться тебе.

Сейчас я – лишь раскалённое газовое облако, в твоём временном представлении образовавшееся за четыре с половиной миллиарда лет до появления на свет этой чувствительной клеточки, Артёма Гуляева. Но я меняюсь. Я вижу, какой будет моя следующая форма, и вижу, что мой разум погаснет. И также я вижу, как разум возвращается ко мне. Я сам передаю себе знания о себе в этот самый момент. В тот вечный момент, который никогда не прекращался, за гранью того представления о времени, которое придумали твои ворсинки, чтобы объяснить себе неспособность увидеть целостность мира. И своё единство с тобой – и со мной».

Машина чуть не сбила Артёма, переходившего дорогу. С сердитым гудением заснеженный автомобиль пронёсся мимо. Кровь стучала в висках, а в ушах нарастал уже знакомый гул. Наконец, Артём, перед глазами которого плыли круги, добрался до тротуара.

– Ты просто голос в моей голове! – процедил он. – Тебя не существует!