Пробуждение

Утром 2 февраля, по морозцу мы двинулись к станции. Приехали в Здолбуново. Мы не хотели ехать на Киев, так как не знали, какая там обстановка. Ехать по территории, где владычествуют украинские националисты, нам казалось рискованным. Решили ехать через Ровно, Сарны на Гомель. Доехали до Ровно, дальше  поезд не идет. Оказывается, что Сарны заняли Легионеры Май-Маевского, поляки — бывшие солдаты русской армии, попавшие в плен и организованные австрийцами в польские легионы. После долгих мытарств вернулись в Здолбуново и поехали на Казатин — Киев, куда так не хотелось ехать. Что за чудесная была поездка! В вагоне ни одного стекла, так как солдаты предпочитают теперь входить в вагон и выходить из него через окна: так проще, а вагон набит, не пробьешься. Кондуктора пытаются навести какой-то порядок, спрашивают билеты. Ответ один: «За что кровь проливали, в окопах гнили? А вам только бы билет». Ехали в темноте. Вдруг остановка. Кондуктор ходит по вагонам и объявляет, что нет топлива, если хотим ехать, нужно пойти нарубить дров, тогда поедем. Мы из своей группы выделили половину. Вышли. Уже светает. Стоим около какого-то домика. Вокруг огромные штабеля дров. Рубить не надо, а только распиливать длинные поленья пополам и грузить на тендер. Народ собирается медленно и неохотно. Когда собралось человек сорок — это из поезда, в котором не менее тысячи человек, — приступили к работе. Железнодорожник выдал нам пять пил. Распределились: двадцать человек пилят в две смены, остальные подносят к паровозу и грузят. Работа закипела. Потом подошло еще человек двадцать. Через час работы желающих пилить, носить и грузить оказалось больше, чем нужно, так как у нас было только пять пил. Через два часа паровоз был нагружен полностью. Я подошел к машинисту и спросил, доедем ли с этими дровами до Казатина.

— Что вы! Поедем медленно: мало пару, дрова сырые. Придется еще раз заправляться!

Застывший паровоз тяжело и медленно вздыхал. Пока мы пилили дрова да собирались, котел остыл, и машинисту пришлось приложить немало стараний, пока наконец паровоз засвистел и тронулся вперед. К вечеру после еще одной заправки дровами доползли до Казатина. Здесь нужно пересаживаться на Киев. Когда будет подан состав, точных сведений нет. Вокзал донельзя забит демобилизованными солдатами. Лежат, сидят и стоят, где только можно, даже в буфете.

Приехали в Киев вечером. Расположились в нетопленных номерах совершенно пустой гостиницы. Белье  грязное, номера плохо выметены. За всю прислугу работали швейцар да две-три женщины, одетые в ватники. На улице часто гремели выстрелы, иногда тарахтел пулемет, завязывалась перестрелка.

Я поместился в номере с Ваней Ращисом. Мы укрылись и сладко заснули, рассчитывая завтра уехать в Москву. Среди ночи нас разбудил настойчивый стук в дверь. Отперли. В комнату вошли трое вооруженных: матрос с пулеметной лентой через оба плеча и два солдата без погон с красными ленточками вместо кокард.

— Проверка документов, — отрывисто сказал матрос, — предъявите, граждане, паспорта, удостоверения командировочные, что у вас есть.

Проверив наши удостоверения и отпускные билеты, матрос спросил, почему мы едем в отпуск, а не совсем. Объяснили, что едем совсем, но таких документов не давали, пришлось ехать как в отпуск. В свою очередь спросили, что это за стрельба.

— Много еще всякой дряни на Советскую власть с ножом и пулей лезет, — ответил матрос, — да уголовной шпаны здесь хоть отбавляй.

Наши надежды уехать на следующий день в Москву не сбылись. Три дня ездили на вокзал, проводили там по нескольку часов. Но ни в один поезд сесть не удалось — все было забито, а разлучаться и ехать поодиночке нам не хотелось. На четвертый день решили все же уехать во что бы то ни стало, залезть хотя бы по одному в вагон. Поезд снова был наполнен до отказа, хотя и состоял из товарных вагонов. Пассажирские теперь не ходили. Мы не смогли влезть и по одному. Отправились еще раз порыскать ближе к хвосту. Я увидел один закрытый вагон, дверь не открывалась. Прислушался — там ни звука. Залез под вагон, открыл дверь с противоположной стороны и обомлел: вагон пуст. Через десять минут мы сидели в нем вшестером. В вагоне нашлось несколько досок, из них мы соорудили нечто вроде верхних нар и расположились. Дверь закрыли и скоро заснули. Разбудил меня сильный толчок — вагон страшно тряхнуло, раздались женские взвизги и крепкая мужская ругань. Недоумевая, посмотрел вниз: бог мой, пустой вчера, вагон сейчас вмещал не менее ста человек, среди которых были четыре женщины — сестры милосердия. Поезд медленно двигался, вагон часто дергался, ругань не прекращалась. Несмотря на зиму, в вагоне было душно, все застилали облака махорочного дыма.

Так мы тащились пять суток, измучились невероятно, голодали, не было воды. Когда же узнали, что через три часа будет Москва и мы проехали Малоярославец, все приободрились, развеселились, прекратились ссоры и ругань. Москва!

15 февраля