Пробуждение

Распространяются разные слухи: нами оставлена Митава, население Варшавы покинуло город, мосты через Вислу взорваны. И не слух — все пленные немцы из Вильны отправлены в Витебск.

Слухи носятся и такие: в школу прапорщиков будут назначать только в августе, а пока нашу команду переведут не то в Витебск, не то в Смоленск. 

Слухи действуют на нервы, но никуда от них не денешься.

24 июля

«Солдатский вестник» сообщил, что вчера, в 9 часов вечера, Варшава оставлена нами. Не хочется верить.

А если оставлена Варшава, то и Новогеоргиевск или в осаде, или тоже оставлен. Неужели попали в плен наши товарищи? В плену и Чурсанов Алексей Яковлевич, наш взводный, мечтавший о том, чтобы скорее замирились, и строгий, но знающий и умный подпрапорщик Федоровский? Может быть, в плену и мой учитель кузнец Неклюдов Александр Никифорович, учивший меня быть ближе к народу, солдатам, рассказывавший мне о горькой жизни крестьянина и рабочего, сомневавшийся в необходимости войны для рабочих и мужиков. Так он мне и недоговорил чего-то! Что это могло быть?

26 июля

Получили газеты: Варшава действительно оставлена нами.

Сегодня предпринял очередную прогулку по городу. Несмотря на то что Вильна очень стара, особенно интересных памятников старины здесь нет, кроме Замковой горы да дворца Гедимина. Зато замечателен собор из красного кирпича. Многочисленные кружевные башенки и шпили делают его похожим на знаменитый Миланский собор, который я неоднократно видел на картинках.

Вторая достопримечательность Вильны, по-моему, дом скульптора Антокольского. В доме и палисаднике выставлено большинство его творений, только, к сожалению, все копии скульптур окрашены в желтый цвет: возможно, что они из глины и окрашены масляной краской для предохранения от дождя, снега. Но желтая краска расхолаживает.

Из письма отца узнал, что в Вильне находится второй сын «муллы» Борис Говоров, и тоже писарь. Сегодня я посетил его. Борис славный, скромный парень, неспособный к наукам, но с хорошими задатками рисовальщика. Теперь он работает в Виленской инженерной дистанции, и не писарем, а чертежником. Положением доволен, выглядит хорошо, военная служба пошла ему впрок. 

29 июля

«Солдатский вестник» сообщил сегодня, что офицеры получили указание не применять излишних строгостей к солдатам за неотдание чести. Что это сообщение «солдатского вестника» правильно, я практически испытал сегодня. Шел по городу. Вижу — идет навстречу офицер. Мне показалось, что его погоны рябые. К тому же они были серебряные. Машинально я решил: военный чиновник, таким мы, вольноопределяющиеся, чести не отдавали, считая это ниже своего достоинства. Чиновник прошел, я на него и не взглянул. Вдруг — я это немедленно уловил — чиновник круто повернулся назад, обогнал меня, и я услышал свистящий шепот:

— Вольноопределяющийся! Почему не отдаете честь? Бог мой! Инженерного капитана я принял за чиновника.

— Прошу простить! Задумался. — Я стоял и держал руку по всем правилам, под козырек.

— Меньше думайте на улицах, вольноопределяющийся! Вам это вредно! Идите!

Случись подобное неделю назад — и мне не миновать бы грозного разноса на улице, а то и гауптвахты. А сейчас все кончилось замечанием даже без приказания доложить о происшедшем начальнику команды.

Признаюсь, мне это не совсем понравилось. Отдание чести, по-моему, не простая формальность. Помимо того что оно служит признаком единства между старшим и младшим, между начальником и подчиненным, как об этом сказано в Уставе внутренней службы, оно является свидетельством дисциплины, выполняемой не по принуждению, а добровольно. Послабления в этом вопросе, мне кажется, затронут все основы дисциплины. Ведь отдание чести вошло в плоть и кровь не только армии, но и населения, которое привыкло видеть неукоснительное соблюдение военнослужащими этого правила. Думается, оно является одним из краеугольных камней, на которых по традиции, исчисляемой веками, построено здание воинской дисциплины. А теперь этот краеугольный камень расшатывается. Чем все это вызвано, мне непонятно. Я лично ни на самом себе, ни на своих товарищах не усмотрел причин для такой коренной ломки. А быть может, они есть, а я их не заметил? 

13 августа

Наш поезд стоит где-то недалеко от Москвы. Едем уже третьи сутки. Поезда с запада на Москву идут почти сплошным потоком: эвакуируют ценности, архивы, имущество, беженцев, везут нас, вольноопределяющихся, в школы прапорщиков.

В Вильне последние дни были тревожны. Сначала мы узнали, что крепость Ковно осаждена немцами, а затем, что комендант Ковно генерал Григорьев сдал крепость почти без сопротивления, с полным запасом снарядов, продовольствия, с большим надежным гарнизоном. По слухам, сдал из трусости[26]. Враг продвигался, а нас все еще никуда не отправляли. Наконец когда артиллерийский огонь был уже ясно слышен и бои шли в районе станции Кошедары, появился зауряд-военный  чиновник и быстро распределил всех нас по школам. Я, Гриша и Ваня поехали в Москву, а Геннадий — в Петергоф.